– Девочки, почему вы не поставили меня в известность? Инара нездорова, ей нельзя надолго отлучаться из дома. А если бы ей стало плохо прямо на улице? Лили, что бы ты сделала? Оставила её в снегу? – мама негодовала.

Она ходила по гостиной от окна до двери, отчитывая сидевших на диване дочерей. Пышный рукав платья то и дело задевал одну из стеклянных игрушек на ёлке. Она цепляла соседнюю, и раздавался мелодичный звон, портивший всё впечатление от устроенной Августой выволочки.

– Мамочка, я тебя очень люблю, – Ина вдруг поднялась с дивана, подошла к матери и крепко обняла её.

Не ожидавшая такого проявления чувств, непринятого в их семье, госпожа Бреннар застыла. А потом взяла ладонь дочери, поцеловала её и прижала к груди.

– Я тоже люблю тебя, мамочка, – глядя на эту идиллию, Лили решила присоединиться и обняла обеих.

– Ох, девочки мои, и я вас люблю, – растроганно прошептала Августа.

Так их и застал господин Бреннар – обнимающимися, целующимися и в слезах.

– Кхм, – Карл смутился и хотел уже ретироваться, но женщины ему не позволили. Со смехом окружили и тоже бросились обнимать.

Завтрак прошёл в приподнятом настроении. Господин Бреннар даже не читал утреннюю газету. Она так и осталась забытой на столике в прихожей.

Затем вся семья перебралась в гостиную. Лилиана принесла из своей комнаты цистру, на которой училась играть с лета. Получалось пока не очень. Звук был однообразный и утомительный, к тому же Лили постоянно сбивалась с ритма. Папа вспомнил о газете, пожалел, что сразу не забрал её, и размышлял, можно ли это провернуть как-нибудь незаметно. Мама с Иной то и дело переглядывались, стараясь мимикой выразить несовершенство этого мира.

– Я всё вижу. Вы не слушаете. А ещё корчите рожи, – Лилиана вдруг оборвала игру и сама состроила обиженную гримаску.

Мама и Ина прыснули со смеху. Лили тоже присоединилась к ним. Даже папа не удержался от улыбки. Было решено, что Лилиана играет очень даже неплохо для той, что начала учиться совсем недавно. Но на новогоднем празднике в доме градоначальника ей пока выступать не стоит.

Возможно, в следующем году.

Весь день прошёл как-то удивительно уютно, по-семейному, как уже давно не бывало в этом доме. Хворь отступила, словно почувствовав, что Инара приняла решение и не станет избегать судьбы. И только Лилиана заметила – чем ближе подкрадывался вечер, тем грустнее становилась сестра.

Когда сумерки окончательно воцарились снаружи, победив короткий зимний день, Ина сослалась на недомогание, пожелала всем спокойной ночи и пошла к себе.

Лили выждала некоторое время и двинулась за ней. Тихонько поскреблась в дверь, вошла и увидела Инару сидящей на постели. Та сжимала ладони так сильно, что побелели костяшки пальцев.

– Я очень боюсь, – призналась она, подняв взгляд на Лилиану.

Та бросилась к сестре, опустилась на колени перед нею, схватила за руки, заставляя разжать пальцы. А потом прижала ледяные ладони сестры к своим щекам, согревая. Из глаз Лили потекли слёзы, показавшиеся Инаре ужасно горячими.

Она потянула сестру, заставляя подняться, усадила рядом с собой. Так они и сидели, обнявшись, страшась отпустить друг друга, словно после этого всё необратимо изменится.

Навсегда.

Когда часы в гостиной пробили десять раз, Ина встрепенулась.

– Пора идти, если хочу успеть вернуться до рассвета, – она высвободилась из объятий сестры, не желавшей её отпускать, и начала одеваться.

Тёплое шерстяное платье взамен домашнего. Шерстяные чулки. Шубка, платок, шапка, тёплые сапожки. Всё повторялось. Да и время тянулось медленно, словно запутавшись в сладкой патоке, но, тем не менее, неумолимо двигалось вперёд.