- Только кто ее возьмет без приданого…
- Дорогой кузен, но ведь папенька мне оставил денег!
- Закончились…
- Как закончились?! Все?
Сигизмундус воззарился на кузину с немым упреком и мягко так произнес:
- Все закончились. Книги ныне дороги…
- Ты… - Евдокию вновь пнули, что придало голосу нужное возмущение. – Ты… ты все мои деньги на книги извел?! Да как ты мог?!
- И еще на экспедицию, - Сигизмундус к гневу кузины отнесся со снисходительным пониманием, каковое свойственно людям разумным, стоящим много выше прочих. – На снаряжение… на…
- Ах, не переживайте, милочка, - Аглафья Прокофьевна несказанно оживилась, будто бы известие об отсутствии у Евдокии приданого было новостью замечательной. – Главное приданое женщины – ее собственные таланты. Вот вы умеете варенье варить? Сливовое?
Евдокия вынуждена была признать, что не умеет. Ни сливовое, ни иное какое. И в подушках ничего не смыслит, не отличит наощупь пуховую от перьевой. В вышивании и прочих рукоделиях женского плану и вовсе слаба… каждое подобное признание Аглафья Прокофьевна встречала тяжким вздохом и укоризненно головой качала.
- Вашим образованием совершенно не занимались… но это не беда… выдадим мы тебя замуж… поверь тетушке Аглафье.
Сигизмундус закашлялся.
- Что с тобою, дорогой кузен? – Евдокия не упустила случая похлопать кузена по узкой спине его, и хлопала от души, отчего спина оная вздрагивала, а кузен наклонялся, едва не ударяясь о столик головой.
- П-поперхнулся… - он вывернулся из-под руки.
Аглафья Прокофьевна наблюдала за ними со снисходительною усмешечкой, будто бы за детьми малыми.
- Значит, ее можно сбыть? – он ткнул пальцем в Евдокиин бок. – Ну, то бишь замуж выдать…
- Можно, - с уверенностью произнесла панна Зузинская. – Конечно, она уже не молода, и без приданого, и по хозяйству, как я понимаю, не особо спора…
- Не особо… - согласился Сигизмундус.
- Приграничье – место такое, - спицы в пальчиках Аглафьи Прокофьевны замелькали с вовсе невообразимой скоростью, отчего еще более сделалась она похожей на паучиху, правда, паучихи не носили золотых перстней, но вот… - Мужчин там много больше, чем женщин… нет, есть такие, которые с женами приезжают, но и холостых хватает. И каждому охота семейной тихой жизни…
С оным утверждением Себастьян мог бы и поспорить, но не стал.
- А где найти девицу, чтоб и норову спокойного, и не балованная, и согласная уехать в этакую даль?
- Мы подумаем, - ответил Сигизмундус, когда панна Зузинская замолчала. – Быть может, это и вправду достойный выход…
Кузина так не считала.
Сидела с несчастным яйцом в руке, поглядывала мрачно, что на сваху, что на Сигизмундуса…
- Что тут думать-то? – Аглафья Прокофьевна всплеснула ручками. – Свататься надобно… сватовство, ежели подумать, дело непростое, у каждого народу свой обычай. Да что там, народ… в каждой волости по-свойму, что смотрины ведут, что свадьбу играют…
…она щебетала и щебетала, не умолкая ни на мгновенье.
- …вот, скажем, у саровынов заведено так, что жениха с невестою ночевать в сарай спроваживают аль еще куда, в овин, амбар… главное, что не топят, какие б морозы не стояли и дают с собою одну шкуру медвежью на двоих. А у вакутов наутро после свадьбы сватья несет матери невесты стакан с водою. И коль невеста себя не соблюла, то в стакане оном, в самом донышке, дырку делают. И сватья ее пальцем затыкаеть. А как мать невесты стакан принимает, то из той дырочки и начинает вода литься, всем тогда видно… позор сие превеликий…
Евдокия вздыхала.
И слушала.
И проваливалась в муторную полудрему, которая позволяла хоть и ненадолго избавиться от общества панны Зузинской. Но та продолжала преследовать Евдокию и во снах, преображенная в огромную паучиху. Вооруженная десятком спиц, она плела кружевные ловчие сети и приговаривала: