Слезы снова наворачивались на глаза, но я упрямо сжимала зубы, решительно смахивала с ресниц влагу, и думала с прежней настырностью: «Я все равно докажу всем, что Мари Лино не такое уж ничтожество! И вы все над собой будете смеяться, а мне завидовать!»

И только один домик на нашем пути выбивался из общей картины процветания и довольства.

Темный, покосившийся, он как-то сиротливо жался к своему соседу, и огонек в его окнах горел еле-еле. Такой же унылый и запущенный, как моя таверна…

Шестым чувством я ощутила непонятное родство с обитателями этого дома. Наверняка там живет какая-нибудь затравленная, всеми покинутая душа, как и я теперь. И мне стало ужасно жаль неведомого жильца, который над огарком свечи ест сухой кусок хлеба на завтрак.

— Кто там живет? — невольно спросила я у возницы.

Старик хмыкнул.

— Не знаешь разве? — удивленно спросил он. — Ведьма старая. Непонятно, откуда притащилась в наши края…

— Прям ведьма? — у меня от предчувствия опасности в груди похолодело.

— Ну, кто ж ее знает, — уклончиво ответил старик. — Только страшна она и грязна. Работать уж не годится. Перебивается подаяниями; а иногда, поговаривают, ходят к ней те, кому надо темные дела обтяпать.

— Наверняка просто несчастная и слабая старая женщина! — воскликнула я. — А ну, останови!

— Это еще зачем? — недовольно пробурчал старик, но просьбу мою выполнил.

— На работу ее найму! Будет полы мне мыть! — ответила я, выбираясь из повозки на мостовую.

Старик осуждающе покачал головой.

— Ох, и рисковая ты, девонька! — проворчал он. — Сама одной ногой стоишь уж за воротами города, тебе б быть кроткой и покорной! А ты все рвешься знакомства водить с кем попало!

— Господь велел творить добро! — отрезала я. — А подаяние — это не грех!

И я решительно направилась к дому.

На мой стук отворила старая, но крепкая еще женщина с недобрым лицом. Значит, с работой у нее не клеится не по причине телесной немощи. Просто не берут. Может, из-за дурной славы, а может, из-за отталкивающего внешнего вида.

Вся ее одежда, лицо были покрыты слоем копоти и сажи, видно, не часто эта старуха утруждала себя стиркой и умываниями. Увидев ее, я даже отпрыгнула, и даже пожалела о своем душевном порыве. Ага, пожалела нищенку! А она выглядит, как людоед. Притом голодный.

— Чего тебе? — неприветливо рявкнула она, оглядев меня острым взглядом. — Плод вытравить или приворожить кого надо?

Я испуганно затрясла головой.

— Нет? Так чего притащилась намою голову?

—Хотела предложить вам работу, сударыня, — набравшись духу, решительно ответила я.

— Работу! — хмыкнула она. — Это какую же? Нянчить детей? К другой я не годна. Слишком тяжело для меня. Руки не те, не держат ни метлу, ни корзину с бельем.

И осклабилась. Фу, ну и ухмылка у нее… Многих зубов не хватает.

— Щетку-то смогут удержать? — холодно осведомилась я. Как только старуха начала капризничать, всю мою робость как рукой сняло. Я думала, что встречу тут несчастное забитое существо, которое будет благодарно за любую помощь, и подспудно боялась обидеть, задеть неловким словом, а она еще и привередничает! Значит, нечего с ней нянчиться. Или она идет и вкалывает, или пусть катится на все четыре стороны!

— Так чего требуется? — уже мягче спросила старуха.

— Драить, мыть, чистить и скоблить, — отрезала я. — Чтоб все блестело. Ну, сможешь? Заплачу деньгами, едой и кровом.

Старуха хитро прищурилась:

— А, глупая Мари… неужто ты настолько глупа, что не боишься с ведьмой связываться?

— Не боюсь, — ответила я ровным голосом.

— А чего именно я? Чего это ты расстаралась о старушке позаботиться?