– Ты рада? – сдвинул брови Виктор.

– Я рада, что ты не взял греха на душу. – Я погладила его по руке. – Зайков допрыгается рано или поздно, с его-то замашками.

Муж вздохнул.

– Когда я увидел свет, надо было бежать как был, в халате, но я решил одеться…

Вот почему он в рубахе, и вот откуда пуговица, остановившая пулю.

– И хорошо, что ты оделся, на халате нет пуговиц, и синяком бы ты не отделался! – воскликнула я.

– Если бы я не потерял время, ничего бы не случилось. Зайков бы не посмел приблизиться к тебе, если бы увидел, что я рядом.

– О чем ты! Он посмел в тебя выстрелить, не то что подойти!

Муж покачал головой.

– Этот выстрел явно был не обдуманным действием, а душевным порывом. Он бы не сделал этого, если бы не был зол и напуган.

Может, он и прав. Покушение на убийство при свидетелях – для этого нужно быть типом, которому сам черт не брат, Зайков, при всех его недостатках, на полного отморозка не походил.

– Поэтому я и думаю, что, если бы выбежал как есть, все было бы по-другому. – Виктор помолчал. – Пока я одевался, свет погас, но я решил все же выйти, встретить тебя, чтобы ты не переломала ноги в темноте. Услышал голоса в глубине сада и понял, что надо поторопиться. Дальше ты все видела.

– Много ты услышал? – полюбопытствовала я.

Виктор улыбнулся.

– Про павлина с хроническим воспалением самолюбия. Твоя речь стала удивительно образной. Похоже, ты и в самом деле коротала время выздоровления за научными журналами. Кстати, что такое атрофия, и при чем тут кора?

– Нарушение питания. От которого у него мозги окорели. – Я поспешно сменила тему: – Это же додуматься надо – влезть в чужой сад, чтобы подкараулить женщину, которая его знать не желает. Когда мы наведаемся к исправнику?

– Мы не пойдем к исправнику.

На пару мгновений я лишилась дара речи.

– Но почему? Он стрелял в тебя и только чудом не убил! Это же самое настоящее преступление!

– Мы не пойдем к исправнику, – с нажимом повторил Виктор. – Я не хочу, чтобы тебе снова перемывали кости в каждой гостиной.

– Но я-то знаю, что ни в чем не виновата! И ты знаешь!

– Это неважно. Твоя репутация и так подмочена, а еще один скандал ее добьет. Тебя не примут ни в одном доме, и…

– И это похоронит и твою карьеру? – уточнила я.

Мне-то на сплетни… Нет, пожалуй, что не плевать. Если я хочу вести дела с соседями. Если у нас с мужем будут дети, им нужно будет обеспечивать будущее. Так что я не могу себе позволить наплевать на репутацию. Виктор тем более не может.

И Зайков наверняка это знал. Пропади оно все пропадом!

– Я не служу и не собираюсь служить, поэтому о карьере могу не думать, – сказал Виктор. – И все же исправнику заявлять незачем.

– Но он стрелял в тебя! Нельзя же так это и оставить! К тому же, слуги все равно будут болтать…

– Обращать внимание на болтовню слуг считается дурным тоном. Не беспокойся, я со всем разберусь. – Виктор улыбнулся.

Не понравилась мне эта улыбка. А он забрал у меня из рук опустевший стакан и мисочку с остатками конфет и, точно специально – да что там, наверняка специально! – отвернулся, чтобы отнести их на чайный столик.

– Что ты задумал? – встревожилась я.

– Неважно, – снова улыбнулся он. – Не забивай себе голову всякой ерундой.

– Ты только что говорил…

– Что я со всем разберусь. И я разберусь.

Сердце пропустило удар, а чай, кажется, только что разливавшийся теплом в желудке, словно разом заледенел.

– Ты его вызвал, – прошептала я.

– Еще нет. Был занят тобой, а посреди ночи такие письма не отправляют.

– Не надо! – только и смогла сказать я.

Виктор присел на край кровати, взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза.