Когда все документы были подписаны с их стороны, тетя с дядей почти синхронно поднялись. Дядя, вытерев свой лысый лоб, сказал, что здесь душно и они подождут дорогую племянницу в приемной.

– Поздравляю, мисс Норил, с полной независимостью!

Поверенный, поставив размашистую подпись на гербовых листах, вручил их мне. Я дрожащими пальцами приняла бумаги.

– Теперь вы можете участвовать в выборах – кстати, совсем скоро выборы мэра и еще управляющей компании, которая убирает наши улицы, – продолжил мистер Тордис.

От перечисления «новых» возможностей у меня плавно вскинулась бровь. И возник резонный вопрос: а стоит ли возможность отдавать голос за отца Эванжелины – а он был вроде единственным претендентом в градоправители – сто золотых?

Нотариус сложил свои экземпляры в стопочку и сообщил:

– В течение недели я передам оригиналы в нужные инстанции. Перед лицом закона вы уже эмансипированы, мисс Норил, но любую деятельность по этому поводу советую предпринимать недели через две. Бюрократия такая бюрократия.

– Да, я поняла, спасибо.

Еще раз неверяще посмотрев на свой экземпляр, я бережно убрала его в папочку и спрятала в сумку. Конечно же, мне хотелось читать и перечитывать, наслаждаясь этим пока еще непривычным понятием «совершенно свободна и независима», но делать я это предпочитаю в более приятной компании. Дома, с нечистью и Лайной, например.

Вежливо попрощавшись, я поднялась, поправила шляпку и решительно вышла из кабинета, а после и из приемной нотариуса. По широкой лестнице я сбегала даже в некоторой спешке, как чуяла. Но уйти окончательно не успела.

– Адель, подожди! Адель. Ну Адель же! – За спиной раздался торопливый перестук каблуков и голос тети.

– Деточка, действительно, подожди стариков, – подключился и бас дяди.

Я остановилась на лестничном пролете и на секунду прикрыла глаза, собираясь с силами перед, очевидно, сложным и неприятным разговором. В горле словно колючий шар застыл и медленно опускался вниз, царапая грудную клетку.

Почему-то я была уверена, что все сказанное родней меня расстроит.

– Да?

Я все же повернулась к ним с максимально нейтральным выражением лица.

В беспощадно ярком солнечном свете, льющемся из огромного стрельчатого окна, видно, что в густых волосах тети появились новые нити седины, окрашивая ей виски серебром практически полностью. А вокруг глаз дяди морщины, и возле рта образовались горестные складки.

Кто-то бы сказал, что мне надо их пожалеть. Но как же я? Меня никто не собирался жалеть, когда подсунули убитую лавку. И у Лилит я жалости как-то не обнаружила, наоборот, она вполне воодушевленно работала ножом.

– Поздравляем, Адель, – сказал дядя. – Независимость – важный шаг в жизни любого человека.

– Да-да, поздравляем, – вторила ему тетя.

Прекрасно-то как, а? Важный шаг! Что же вы все силы приложили, чтобы я его не сделала?

– У меня к тебе просьба, – нервно комкая ридикюль, проговорила Ханна Моллс. – Она несложная, пойди нам навстречу, пожалуйста.

– Да? – Даже это короткое слово царапнуло связки.

Говорить какими-то более распространенными предложениями мне мешал все тот же ком в горле, который словно застрял на полпути к грудине и сейчас колол с каждым вдохом.

– Помоги увидеться с дочкой! – торопливо заговорила тетя. – Мы не знаем, где она, Адель! Не знаем, что с ней! Это изматывает и убивает!

– Я тоже не в курсе, где ее держат, тетя, – попыталась максимально мягко ответить я, понимая, что сейчас в женщине говорит паникующая мать, а не здравый смысл.

Но Ханна Моллс словно не слышала меня. Она шагнула вперед, вцепилась в мою руку холодными пальцами и лихорадочно зашептала: