Бетти и Долли, старые соратницы из Британского союза фашистов, кудахтали над Годфри, как квочки над яйцом, волнуясь за его здоровье, которое непременно должны были подточить тяготы борьбы за дело Третьего рейха. Бетти, тридцати с чем-то лет, была замужем за человеком по имени Грив, которого, кажется, страстно ненавидела. Сорокапятилетняя Долли, старая дева (не по своему желанию), работала в большой прачечной в Пекхэме, где стирали военную форму. Долли считала, что по прибытию и отбытию партий белья для стирки может вычислить перемещения войск на юго-востоке Англии. («Эта женщина – дура», – сказал Перри.)

Долли часто приводила на сходки свою собаку, склонную пронзительно тявкать в самые ответственные моменты, отчего слова информаторов становилось еще труднее разобрать. Пса звали Диб. Бетти, Долли и Диб – словно название номера в мюзик-холле, подумала Джульетта. Очень плохого номера в мюзик-холле.

Джульетта знала их всех по голосам, но не в лицо. Певучий скандинавский акцент Труди, густой джорди[16] Виктора, поднывающий говор эссекской домохозяйки – Бетти. Годфри всегда старательно возвещал каждое прибытие в квартиру, словно конферансье, объявляющий номера в концерте. «Здравствуйте, Долли! Как вы поживаете нынче?» или «А, вот и Виктор!». Но это было излишне – Джульетта скоро начала их всех узнавать.

– У вас хорошее ухо, – похвалил ее Перри.

– У меня их два, сэр.

Я слишком легкомысленна для него, подумала Джульетта. Это накладывало ответственность на нее, а не на Перри. Шутить было труднее, чем вести себя серьезно. Может быть, Перри уже взвесил ее характер и счел ее неподходящей для этой работы.

В последнее время он стал какой-то раздражительный, часто уходил из «Долфин-Сквер» – в Уайтхолл, Сент-Джеймс, «Скрабз». Иногда он брал с собой Джульетту и представлял ее всем словами «Моя правая рука» (хотя она заметила, что он левша). Еще она была «моя девочка на побегушках» и изредка «моя незаменимая ассистентка мисс Армстронг». Казалось, он видит в ней диковину вроде малолетнего вундеркинда или дрессированной собачки, но чаще всего она была просто девушкой, и притом невидимой.

Он позвал ее на прием с коктейлями в адмиралтейство.

– Коллеги, – объяснил он, – но женщины там тоже будут, в основном жены.

Прием оказался весьма чинным, и Джульетте показалось, что ее рассматривают, словно аксессуар или, может быть, безделушку.

– Гиббонс, ах ты, пройдоха! Все-таки завел себе мамзель, кто бы мог подумать! – шепнул Перри на ухо какой-то мужчина.

Джульетта все слышала.

Перри, кажется, хотел, чтобы она запомнила всех встреченных на приеме.

– Вон тот, у окна, – Аллейн.

– Аллейн? – переспросила она.

Фамилия была ей знакома. По виду этого человека было ясно: он точно знает, что красив.

– Оливер Аллейн. Из наших. Он весьма честолюбив.

В последних словах прозвучало сожаление – Перри не одобрял честолюбия. А также – красивой внешности.

– Его жена – актриса.

Это тоже прозвучало как обличение некоего греха. Он старомоден, подумала Джульетта. Ужасно добродетелен. Конечно, она не сможет соответствовать его стандартам.

– А это, разумеется, Лидделл, – продолжал Перри. – Секретничает с вашим приятелем Мертоном.

– Какой он мне приятель? – запротестовала Джульетта. – Скажите лучше, мой испанский инквизитор.

(«Вы должны выбрать. Вам приставили пистолет к виску».) Майлз Мертон уставился на нее пугающим взглядом, но не поздоровался, и она отвернулась.

– В нем есть нечто макиавеллическое, – пробормотал Перри. – Я бы на вашем месте ему не доверял.

– Я слишком мелкая сошка для него.