Из холодильника я вытащила пол батона вареной колбасы, все равно дочь таким не питается, из хлебницы вынула початую буханку хлеба. На даче у меня была вермишель. По дороге куплю масла и яиц. И на два дня мне хватит.

Решительно натянув фланелевую куртку, которую Машка почему-то упрямо называла толстовкой, я проверила кошелек, подхватила поклажу и вышла из квартиры вон. За два дня на природе глядишь и остыну. А потом все равно придется говорить с дочерью. Пусть с дачей я ничего поделать не смогу, покойный муж ее сразу записал на имя Машки, но вот переезжать в «какую-нибудь однушку на окраине спального района» из квартиры, в которой прожила большую часть жизни, я не хочу. Придется дочери с этим смириться и урезать свои аппетиты.

Прохладный осенний воздух слегка остудил мою горящую голову. Я даже пожалела, что ушла из дому во фланели, и не надела теплую куртку. Ну да ладно, до автобусной остановки буквально пять метров, там подожду электричку в здании вокзала. А на даче у меня есть фуфайка. Не пропаду!

Вскоре я уже немного успокоилась. Билет до дачи лежал в кошельке. А у вокзала я купила с рук у какой-то бабки за сущие копейки семена декоративных подсолнухов — давно о них мечтала, но как-то все не доходили руки. Тупое онемение в левом плече прошло. И когда звонок подруги Лариски настиг меня на выходе из вокзала, я не задумываясь переложила все в одну руку, вслед за всеми желающими плетясь на перрон, и выудила из сумки телефон.

Стоило только нажать на зеленую кнопку, как в ухо ворвался заполошный Ларкин крик:

 — Динка, ты сдурела, что ли? Ты зачем квартиру меняешь? Да еще и на эту дыру у городской свалки??? Шепелевы три года ее сбыть с рук не могли! Теперь аж танцуют от радости!

Меня словно кто-то саданул кулаком под дых. Горло перехватило, а земля под ногами вдруг закачалась. Вот и переговорила с дочерью. Сомневаться, откуда растут ноги у услышанной новости, не приходилось, но я все равно вмиг ослабевшим голосом переспросила:

 — Лар, ты о чем?

Подруга насторожилась:

 — Дин, ты решила сменить место жительства? Я тут пять минут назад столкнулась в торговом центре с Веркой Шепелевой и ее мужем. Ну, ты должна ее помнить, блондинка по жизни, ей три года назад от тетки досталось наследство: однушка на девятом этаже на краю города, рядом с пустырем и свалкой. Они ее долго пытались продать. Они же с ее матерью и сыном живут вчетвером в двухкомнатной. А тут Верка от счастья меня чуть не задушила: мол, ты согласна обменять свою трешку на две их квартиры и с небольшой доплатой. — Голос подруги стал осторожным: — Дин, это что, меня разыграли?

Дышать стало нечем. Словно весь воздух разом превратился в смолу и застрял у меня в горле. Лариска, не дождавшись от меня ответа, встревоженно поинтересовалась:

 — Дин, что у тебя происходит? Что это за обмен? И ты где вообще?

У меня на грудь словно свинцовая плита легла. Мимо проходящие люди толкали и пихали меня, злобно ворча, чтоб убралась с дороги и не мешала. Кое-как, сквозь огнем пекущую в груди боль, мне удалось вдохнуть немного воздуха:

 — Лар,.. это не я… это Машка за моею спиной… — Боль в груди все ширилась и ширилась. — Я вообще… на дачу собралась… но это… знаешь, Лар, я кажется… умираю…

С последним словом мне в грудь словно раскаленный кол кто-то вогнал. А взбесившийся асфальт под ногами вдруг бросился мне в лицо. Последнее, что я запомнила, был крик подруги в телефонную трубку:

 — Динка, не смей! Ты еще молодая! Держись! Я сейчас…

2. Глава 2

Сгорбившись, как древняя старуха, и с трудом оторвав руку от холодного зеркала, я посмотрела в глаза своему отражению. Я вспомнила все: и подслушанный под дверями в комнату дочери разговор, и свою обиду на то, что двадцатипятилетняя дочь воспринимает меня как досадную помеху в своей жизни, и неудавшуюся дорогу на дачу, которую Машка собралась продавать, и звонок подруги Лариски…