– Мне плохо, – чуть не плача, пожаловалась она. – Я не могу в чужом доме… Мне страшно! Все хорошо, правда, все хорошо, вы очень славные ребята, и дача замечательная, дело только во мне… Я не могу в чужом доме!

– О господи! – прошептал Игорь, с изумлением глядя на жену.

– Качалин, это ты напугал ее!

– Что?…

– Да, ты ее напугал, полез в ледяную речку, чуть не утонул, заставил нас всех волноваться!

Костя сбросил тулуп и бухнулся перед Ларой на колени. Настоящие слезы текли из его глаз. Похоже, хмель не вполне еще выветрился из его головы. И только что выпитый коньяк так подействовал.

– Прости меня, я во всем виноват… – глухо забубнил он, пытаясь поймать Ларину ногу в кокетливом спортивном ботинке и поцеловать ее.

Лара взвизгнула и отскочила назад.

– Совсем спятил! – возмутилась Елена и ткнула в бок мужа своим острым кулачком. – Безобразие.

– Что делать будем? – уныло спросил Игорь. Все трое смотрели на Лару с печальным, тревожным выражением.

– Отвезите меня назад, – прошептала она.

– Но это невозможно! – всплеснула руками Елена. – Костя лыка не вяжет, у меня тоже алкоголь в крови… Завтра!

Солнце уже почти опустилось за лес, последний багровый луч освещал небо. В прохладном воздухе носился какой-то пух, пахло дымом из трубы, зацветшей черемухой, речным илом.

– Я не хочу завтра! – отчаянно прошептала Лара. – Я хочу сейчас…

Костик уже рыдал в голос, но на него перестали обращать внимание.

– Вы говорили, здесь где-то рядом станция и на электричке до дома всего час езды? – вдруг спросил Игорь.

– До станции минут двадцать пешком, – растерянно ответила Елена. – Неужели вы и вправду собрались ехать?

– А что делать… – развел руками Игорь, и все опять с отчаянием и недоумением посмотрели на Лару.

– Ладно, довезу вас до станции.

– Не надо! – замотала головой Лара. – Елена, это опасно, тебя могут остановить, лишить прав или что там такое… Всего двадцать минут пешком! Мы прекрасно дойдем сами, еще не поздно. Мне очень неловко. Вы только с Костей не подумайте, что это из-за вас, все было прекрасно! Просто нервы у меня расшатались.

Елена объяснила дорогу и все рвалась их проводить, хотя бы пешком. Но Игорь не позволил.

– Ты нужна мужу, – сурово произнес он. Костя в это время пытался подняться с колен.

Всю дорогу до станции Игорь молчал и лишь только тогда, когда они оказались в электричке, сказал, пожимая плечами:

– Что на тебя нашло, Лара? Слишком много пива?

Она ничего не ответила. За окном мелькал темный, уже ночной лес, тускло светили фонари. Кто-то в конце вагона под гитару пел песни: «Не плачь, Маша, я здесь, не плачь – солнце взойдет, не прячь от бога глаза, иначе как он найдет нас…»

В голове Лары проносились смутные фразы, обрывки сегодняшних разговоров. «Тебе бы, Качалин, бодигардом работать…»; «Я не поверил своим глазам, таких красивых не бывает!»; «Молчи, грусть, молчи…»; «Чем мужчин завтра кормить будем?…»

– Тоска! – сказала она, не отрывая взгляда от окна, а про себя подумала: «Он огромный, высокий, словно герой боевиков, бесшабашный. И, кажется, немного глуповатый, что, впрочем, свойственно для всех людей, крупных телом. Пишет о счастье…» Лара не замечала, что муж смотрит на нее пристально, с тревогой.

«Они так странно выглядят рядом… – плавно текли ее мысли. – Впрочем, противоположности всегда тянутся друг к другу. Но все равно… Я помню, она положила ему руку на плечо – какая-то паучья лапка, особенно на его мощном бицепсе. Муж и жена, совсем разные. Нет, я не должна думать об этом, я никогда не думала о других мужчинах, тем более так – с точки зрения физиологии. Может быть, сказываются гены моей матери, всю жизнь мечтавшей о мужчине, который одной рукой может раздавить камень в песок? Ох уж эти первобытные гены – с тех самых времен, когда человек охотился на мамонта, и счастье женщины зависело только от силы ее партнера. Да, от его силы зависело все – и возможность съесть кусок мяса, и родить здоровых детей, и не беспокоиться о врагах… Как странно я рассуждаю. Ведь в наше время все по-другому! Но почему я думаю о его теле, о его спине, руках, пальцах… Как странно, что этими самыми пальцами он нажимает на клавиши пишущей машинки, ими бы пятаки гнуть – на спор. Неужели он прикасается к Елене? Он же может раздавить ее, словно мотылька, лишь брызги разлетятся в разные стороны! Какая гадость мне лезет в голову…»