Слова Дусманиса, его образ, его демонические глаза, все это никак не хочет отпускать меня. Как и стук в дверь, который настойчиво повторяется снова и снова. Для второго дня я выбрала лёгкий сарафан бирюзового цвета, который очень хорошо сочетается с моими рыжими волосами. Тонкий золотой браслет на запястье и точно такой же на щиколотке. Со злостью шлепая голыми ногами по полу, я спешу к выходу из номера, лишь бы этот звук прекратился. Не долго думая, я хватаюсь за ручку, распахиваю дверь и теряю дар речи.

— Ты хотела поговорить, Маша, давай поговорим, — хрипит, бесцеремонно вваливаясь в номер для новобрачных, отец моего мужа.

Вижу его, и меня тут же обволакивает сладостным возбуждением. Мне кажется, что вырез моего сарафана чересчур откровенный, а длина слишком вызывающая. Он так смотрит, что складывается ощущение, будто я полностью голая. Дусманис трахает меня глазами, и я не мешаю ему. Темный взгляд прогуливается по моей фигуре, он без зазрения совести останавливается на покрытой веснушками груди. Его откровенное желание обдает меня волнами жара, его пульсация передаётся моему голодному, остолбеневшему телу.

Я снова теряюсь в присутствии Дусманиса. На «хозяине жизни» серый спортивный костюм, ткань горячо обтянула мышцы рук и груди, волосы мокрые, будто он только что вылез из бассейна. Сейчас они кажутся еще темнее. Я с трудом сдерживаю желание броситься наутек, чтобы не наделать глупостей. Я замужем, я замужем, я замужем!

Там в ресторане, я расхрабрилась, а теперь и слова не могу сказать, только чувствую, как от одного его присутствия пошло мокнут трусики между моих бедер. Бессовестно хочу эти сильные руки на своем теле, как тогда, в его квартире. Под взглядом Дусманиса мои соски напрягаются и дерзко упираются в ткань сарафана. И все о чем я могу думать, так это о том, как я мечтаю, чтобы они соприкоснулись с гранитом мышц его торса.

— Не хорошо так разговаривать со старшими, Маш, — говорит он почти шёпотом, наверное, заметив, как я поплыла в его присутствии.

Стою на месте, а он подходит ближе, нависает надо мной.

И теперь я вынуждена задрать голову, чтобы смотреть ему в глаза. Непроизвольно приоткрываю губы в развратном приглашении. Между нами так искрит, что я не могу сосредоточиться на его словах. То самое двести двадцать не дает мне стоять ровно, у меня подгибаются колени.

— Мы теперь родственники, а ты не проявляешь ко мне уважения.

— Я не стану разводиться с Артуром, — облизываю моментом пересохшие губы, — не стану разводиться только потому, что вам этого хочется, папочка.

От последних моих слов зрачки Дусманиса расширяются, мы не отводим глаз друг от друга. Все совсем не так, как должно быть. Я вдруг явственно представляю, как за непослушание, он швыряет меня на свой рабочий стол, задирает вульгарную, коротенькую клетчатую юбочку и отвешивает сладкий шлепок по ягодице. Мои щеки заливаются красным.

Дусманис обходит меня, застывая за моей спиной. И я ощущаю его дыхание возле тонкой лямочки сарафана на своем плече. Мне хочется сделать шаг назад и откинуться ему на грудь, чтобы прочувствовать ее твердость. Повернуться я не смею. Низ живота горит, его простреливает острым желанием. Мозги медленно уплывают вниз по течению здравого смысла. Я одновременно проклинаю и благодарю себя за то, что перекинула волосы на одно сторону и теперь кожей плеча читаю его жажду.

— Это ведь не из-за денег, — еле дышу, выдавливая из себя слова.

— Артур не готов к семейной жизни, — наклоняется Дусманис к моей шее, мне кажется, что между его губами и моей кожей считанные миллиметры, но он не целует, — Артур слишком молод и не собран, я в его годы уже имел ребенка.