Коричневая стрелка подводки легла ровно, подчеркивая выпуклость больших голубых глаз. Настя взяла помаду и провела ею по губам. Оглядела себя внимательно – все было в порядке – и направилась к лестнице. Спустившись по ступеням, вошла в гостиную, взяла со стола пирог и устроилась в кресле. Прожевав кусок, спросила у мужа:

– Славик, а что это вы тут собрались? У нас что-то случилось?

Тот ответил:

– Нет, ничего.

– Не ври, – она перевела взгляд на Дайнеку. – Я все про вас знаю.

Взглянув на жену с удивлением, Вячеслав Алексеевич сдержанно проронил:

– Что именно?..

Прежде чем ответить, Настя откусила кусок пирога. Не дожидаясь, пока она прожует, Вячеслав Алексеевич подошел к ней, отнял пирог и с нажимом повторил свой вопрос:

– Так что же тебе известно?

Настя кивнула на Дайнеку:

– Она едет за границу с твоей золотой картой. Мне ты ее никогда не давал!

– Я давал тебе деньги, – напомнил Вячеслав Алексеевич и, словно извиняясь, посмотрел на Дайнеку.

Нужно ли говорить, что в душе Дайнеки разразилась целая буря. Она не могла уразуметь, почему такой тонкий, умный и порядочный человек должен оправдываться и заискивать перед этой краснощекой девицей. Кажется, не будь отца здесь, Дайнека влепила бы Насте пощечину.

Но в это мгновение Настя заплакала, да не просто заплакала, а буквально завыла. Из кухни прибежала Серафима Петровна и кинулась к дочери:

– Что такое?! Детонька моя золотая. Кто тебя? Скажи… Кто обидел?

Из Настиного рта вырвался прерывистый стон:

– Никыкато-о-о-о!

Серафима Петровна перевела взгляд на Вячеслава Алексеевича, тот отошел и остановился возле Дайнеки. Общая мизансцена была такова: в комнате расположились два враждующих лагеря. И только Сергей Вешкин ни к кому не примкнул.

Просморкавшись, Настя потребовала:

– Мама, принеси корвалолу.

– Лучше валерьянки. – Уходя, Серафима Петровна посмотрела на зятя таким взглядом, каким смотрит мать на сына, не оправдавшего ее заветных надежд.

Вячеслав Алексеевич покраснел, но тут же взял себя в руки: он слишком хорошо знал жену и тещу, чтобы поддаваться на провокации.

– Зачем нужен этот спектакль?

– Ты черствый, холодный, расчетливый человек, – всхлипнула Настя. Забрав стакан из рук Серафимы Петровны, она выпила валерьянку и, передохнув, чуть слышно добавила: – Тебе все равно, какие у меня чувства.

– Общие фразы, – заметил Вячеслав Алексеевич. – Не стоит продолжать этот разговор в присутствии посторонних.

Однако у Насти отыскался неоднозначный ответ:

– Людмила – не посторонняя.

– Вот как? – усмехнулся Вячеслав Алексеевич. – Тогда как быть с Сергеем? Не усыновить ли нам и его?

Вопрос задел Настю за живое, напомнив, что за несколько лет супружества у нее не получилось забеременеть и родить мужу ребенка.

Остальные не придали этому никакого значения.

Вопреки обстоятельствам и логичному течению разговора, Настя вдруг заявила:

– Я тоже хочу поехать!

Такая смена образа отнюдь не подогрела драматургию скандала. Мгновенно сориентировавшись, Серафима Петровна схватила диванную подушку и сунула ее под голову дочери:

– Откинься, милая, тебе станет легче, – и выразительно посмотрела на Вячеслава Алексеевича.

Однако Настя не только не поддержала продуманный ход матери, но и вовсе смазала впечатление:

– Я еду с Людмилой!

– Куда? – поинтересовался Вячеслав Алексеевич.

– За границу!

– Ты даже не знаешь, куда именно едет Людмила. А у нее, кстати, серьезные основания. Ей крайне нужно уехать.

– Мне тоже нужно уехать, – сказала Настя.

Не сдержавшись, Дайнека встряла в их разговор:

– Тоже – крайне?

Не уловив издевки, Настя ответила: