– Они в стирке… – как-то на автомате выдает, а потом взвизгивает. Дошло, наверное. – Вы что, рылись в моём белье?! Какое Вы имеете право… – моя ладонь на её губах. В секунду подлетаю к раскрасневшейся девице и вжимаю бёдрами в кухонный остров, рот ей зажав во избежание возвращения на крики лишних пятилетних свидетелей на кухню.

– После того, что у нас было с твоим бельём, выканье не слишком уместно, – подбрасываю в её воображение парочку зацензуренных картинок ради любопытства, всё-таки не настолько я извращенец, чтобы на трусы женские в чужой хате дрочить.

Возможно ли покраснеть сильнее?

– Вы… Да Вы… Как ты смеешь?! – прорывает, наконец.

– Я ещё и не такое смею, девочка моя, – разворачиваю к себе спиной и резко грудью её к столешнице прижимаю, ягодицы подтянутые сразу оголив и болезненным звонким шлепком наградив малышку за дерзость.

Красный отпечаток проступает сразу. Член мгновенно отзывается твёрдостью, наливается кровью, неприятно упираясь в ширинку. Не так я изначально задумывал – наказанием это должно было стать для неё.

Девчонка извивается, пытается меня достать ногами и руками, так что приходится поймать её запястья выше уродливых отметин и сжать посильнее пальцами за спиной, чтобы у неё точно ни единого шанса не осталось на противостояние. Кто сильнее, тот и устанавливает правила.

– Кто разрешил пса в дом пустить? Ещё и на мой любимый диван, – вновь обжигаю её шлепком по заднице, специально сжимаю следы, вырвав хриплое шипение и оскорбления в свой адрес. – Какой грязный у тебя рот, маленькая.

– Ты меня специально им запугал! Когда Василиса во двор рванула… Я ведь подумала… Подумала… – она всхлипывает, а я от неожиданности отпускаю её руки.

Неужели перегнул?

Вроде не с такой силой приложил, чтобы глаза на мокром месте и дрожащие губы.

– Что ты подумала?

– Что он нас разорвет на месте… – и снова в слезы. По-моему, у нее какой-то запоздалый шок.

Я пока не до конца из её бормотания понял суть истерики, но наказание в любом случае придется отложить до лучших времен.

– Тише, маленькая. Ну, тш-ш-ш, – разворачиваю, одернув футболку на место, подхватываю девочку под ягодицы и усаживаю к себе лицом на остров, встав точно между её бёдрами. Откидываю назад спутанные волосы, убираю со щеки налипшую прядь и провожу костяшками по коже, стирая мокрые дорожки с кожи.

В меня словно гвозди ржавые забивают от её такого взгляда, что пронизывает до самых глубин. В средние века её сожгли бы и без рыжих волос, потому что нельзя вот так смотреть. Будто в самый центр души проникает и ядовитый плющ там сеет.

– Перегнул я, признаю. Успокойся только. Зальешь тут всё своими слезами, паркет вздуется. Придётся долг твой увеличивать не только на стоимость дивана, – всхлипы постепенно становятся тише, а через пару минут легких поглаживаний по спине совсем стихают. Только нос красный да глаза распухшие малышку выдают.

– С-сколько? – прикусывает кончик языка.

– Что? – переспрашиваю, потому что совершенно не улавливаю направление её мыслей.

– Сколько я должна? – думает недолго, потом добавляет. – Тебе.

– Я сейчас сумму назову, а ты опять разноешься. Отложим.

Отступаю, даю возможность девочке продышаться, наблюдая искоса за ней, пока холодная минералка заполняет желудок.

Нежнее с ней надо, я так не привык. Девки обычно стальных леди из себя строят, проглатывают всё, что даёшь им – причем и в прямом, и в переносном смыслах. А с ней нельзя так.

Мягче следует. Осторожнее. Как с диковинной бабочкой, чтобы крылья нечаянно не обломать.

Постепенно под себя настраивать, дать время привыкнуть. Почти как по минному полю.