– Далеко это? – прозвучал сердитый голос.

– Нью-Норт-роуд, Хокстон.

– Я беру за консультацию три гинеи; плата немедленно.

– Я согласен, – прокричал в трубку Джонсон. – Захватите, пожалуйста, с собой склянку с микстурой А. С. Е.

– Хорошо. Подождите немного.

Через пять минут отворилась дверь, и на лестницу вышел пожилой господин с резкими чертами лица и подёрнутыми сединой волосами. Вслед ему откуда-то из темноты прозвучал женский голос:

– Ты не забыл надеть шарф, Джон?

Доктор что-то недовольно проворчал в ответ.

Доктор Притчард был человек очерствевший от жизни, полной каторжного труда; нужды его собственного, всё увеличивающегося семейства заставляли его, как и многих других, выдвигать коммерческую сторону своей профессии на первый план. Однако, несмотря на это, в сущности, он был добрый человек.

В течение пяти минут он прилагал все усилия, чтобы не отставать от Джонсона, но наконец остановился и, задыхаясь, проговорил:

– Я не могу идти так быстро. Ведь мы не скаковые лошади, не правда ли, мой друг? Я вполне понимаю ваше беспокойство, но положительно не в силах так бежать.

Итак, Джонсону, сгоравшему от нетерпения, пришлось умерить свой шаг. Когда они пришли наконец к его магазину, он забежал вперёд и распахнул перед доктором дверь. Он слышал, как на лестнице доктора поздоровались, и ему удалось уловить несколько сказанных доктором Майльсом слов: «Очень извиняюсь, что побеспокоил вас… положение больной очень серьёзно… славные люди…» Дальше он ничего не мог разобрать, так как врачи вошли в спальню, затворив за собой дверь.

Джонсон опять уселся в своём кресле, чутко прислушиваясь к происходящему наверху и понимая, что с минуты на минуту может разразиться кризис. Он слышал шаги обоих докторов и мог даже отличить тяжёлую поступь Притчарда от неровной походки Майльса. В течение нескольких минут сверху не доносилось ни единого звука, а затем вдруг раздались чьи-то продолжительные, раздирающие душу стоны, которые, по мнению Джонсона, никак не могли принадлежать его жене. В то же время он почувствовал проникший в его комнату сладковатый, едкий запах эфира, которого, будь его нервы в нормальном состоянии, он, вероятно, не заметил бы. Стоны роженицы становились всё тише и тише и наконец прекратились совсем. Джонсон с облегчением вздохнул. Он понял, что лекарство сделало своё дело и теперь, что бы ни случилось, жена, по крайней мере, не будет больше страдать.

Конец ознакомительного фрагмента.