Ярик же места себе не находил, желая поскорее попасть в Албазин, где скоро должны были спустить на воду корпуса двух корветов. Ему хотелось увидеть «Забияку» и «Удальца» еще на стапелях. Мирослав Радек, лучший друг Ярика, маялся тем же ожиданием. Конечно, они уже видели спуск на воду пароходов, сборку на них машин и прочее, но тут был уже совсем иной масштаб. Это были не речные корабли, а морские – на них ангарцы смогут выйти из широких берегов рек, ставших теперь для них слишком тесными!

Парни еле дождались утра следующего дня, когда пароход по завершении погрузки угля и дров и едва ли не протокольного прощания даура с великим князем Сибирской Руси отправился, наконец, в Албазин. После того как «Алмаз», небольшой пароход, на котором Соколов путешествовал по восточной части державы, покинул вотчину князя Ивана, по берегам реки потянулись сопки, иногда круто вздымающиеся кверху да осыпающиеся время от времени разнокалиберным каменьем. Выходы известковой породы сменялись гранитными уступами, на которых небольшие кривые деревца цеплялись за жизнь обнажившимися корнями. Редкие поселения встречались на равнинных участках берега, обозначенные для ходящих по Амуру судов простейшими маяками, сложенными из камней с поддерживаемым на верхней площадке огнем. А судовой ход был обозначен плавучими знаками – бакенами.

Частенько «Алмаз» останавливался у поселков, и береговых, и островных. А на одном из островов на борт взяли священника и дьякона с их семьями – жены, детишки – и нескольких крепких монахов с винтовками и револьверами на поясе. Вскоре выяснилось, что оные «монахи» приставлены к священнослужителям албазинским воеводой Федором Сартиновым для их охраны.

Благодаря миссионерской деятельности священнослужителей, присылаемых из Москвы, Новгорода и Пскова через тобольского митрополита Герасима еще по договору с покойным царем Михаилом, слово Христово уверенно утверждалось на Амуре. Дауры, жившие в верхнем течении реки, были крещены почти поголовно. А в каждом селении стояла небольшая, с избу размером, церквушка. Этим дауры вовлекались в культурное пространство укрепляющихся на великой реке пришельцев. Ведь они стали первым и пока единственным сибирским народом, который отвечал многим качествам, необходимым для ангарцев. Они были оседлыми земледельцами и скотоводами, крепки телом и обладали смекалкой, были честны и открыты. С явной легкостью принимая веру пришельцев, они надеялись с ее помощью получить и ту силу, которую они чувствовали в ангарцах. И они видели, что подданные князя Сокола стремятся увлечь в свою веру именно их, дауров. А к остальным амурцам оного рвения не применяют. И если гогулам, нанайцам и нивхам, остававшимся в язычестве, это неудобств не доставляло, то солоны, другое крупное сообщество племен и родов, жившее несколько южнее дауров, замечали некоторое превосходство дауров над ними. Матусевич, насколько мог, пытался нивелировать эти чувства, беря в дружины и отряды самообороны солонских воинов, возвышая солонских князьков. Но все же ставка Ангарска была сделана на дауров.

Солоны, жившие южнее Сунгарийска, частенько бывали замечены в контактах с маньчжурами, и некоторые их племена время от времени уходили еще южнее, в коренную Маньчжурию. В крепости на Сунгари уже знали, что это маньчжуры старались поселить сунгарийских туземцев на своих землях. Северные же солоны постепенно отселялись по негласному приказу Матусевича ближе к Амуру, дабы избежать влияния маньчжурской пропаганды и на них. Ангарцами и маньчжурами, таким образом, начинала создаваться полоса отчуждения – свободная от поселений территория, не контролируемая никем из сторон.