. Действительно, известный паломник и историк Русской Православной Церкви А.Н. Муравьев сравнивал свои впечатления от Святых мест с собранными им «хожениями», в особенности с «Проскинитарием» Арсения Суханова как крупнейшем из них[41]. Он использовал именно синодальный, а не иной список «хожения купца Василия»[42].

Сборник с этим списком[43] описал архимандрит Савва (Тихомиров, впоследствии архиепископ), который и присвоил ему № 420[44]. А.Д. Седельников в рукописном «Описании сборников Синодального собрания» (М., 1924–1927) подчеркнул, что это «единственный известный список». В «Описание рукописей Синодального собрания» Т.Н. Протасьевой вкралась досадная ошибка: «Хожение гостя Василия» описано как «Хожение гостя Василия Гагары в Иерусалим» в 1466 г.»[45], хотя путешествие казанского купца Василия Яковлевича Гагары в Святую земли проходило в 1634–1637 гг.[46], – датировать сборник с ним XVI в. было бы никак нельзя. Вдобавок опытный археограф поместила начало «хожения» на л. 350 (вместо 450). Состав сборника описан поверхностно, но его нетрудно уточнить.

Аккуратно переписанный сборник середины XVI в. включает подробное оглавление (л. 1–4 об.) и состоит из церковно-исторических сочинений. Среди них (л. 5–167) – «Слово о житии и учении» Стефана Пермского, написанное Епифанием Премудрым, по преданию, сразу по кончине святого в 1395 г. (реально может быть и в начале XV в.), в основной редакции. Прославленный гуманист и просветитель зырян Стефан был почитаем еще при жизни и причислен освященным собором к лику святых в 1549 г.; тогда же его уникально яркое житие работы Епифания было включено митрополитом Макарием в Великие Минеи Четьи под 26 апреля[47]. Список издан Н.И. Костомаровым[48]. Сборник также содержит (с л. 266 об.) минейную редакцию Жития Симеона Сербского (13 февраля), повесть о новгородской иконе Знамения (с л. 344 об.) и Послания Нила Сорского к Вассиану Патрикееву, Гурию Тушину и Герману Подолному (л. 277–312), которые Протасьева приняла за одно послание[49].

Уникальный список «Хожения гостя Василия» завершает Синодальный сборник (л. 450–464), составленный любителями церковно-исторической книжности лишь в середине XVI в. Никаких ниточек к дьяку Василию сборник не дает, в отличие от рукописей, в которых мы видим списки «Хожения за три моря». Они-то связаны в Василием Мамыревым неразрывно. И вокруг этого очевидного факта в науке разыгралась драма «посольского дьяка», очевидная в текстах, но малопонятная непосвященным.

Драма «посольского дьяка»

Достаточно посмотреть, как Я.С. Лурье в приводимом нами ниже академическом издании активно уверяет, что Василий Мамырев никогда не был посольским дьяком[50], чтобы понять: здесь что-то не так. Даже в краткой словарной старье он посвятил этому вопросу больше страницы![51]

«В научной и научно-популярной литературе путешествию А(фанасия) Н(икитина) часто придается большой практический или даже государственный смысл. – Сообщает Лурье. – А. Н. рассматривается как «торговый разведчик» Ивана III, «предприимчивый купец», разыскивавший некогда существовавший, но потерянный путь в Индию; особое значение придается тому, что его записки передал одному из летописцев Василий Мамырев, в котором видят «дьяка посольского приказа» (М.Н. Тихомиров, Н.В. Водовозов, Н.И. Прокофьев)»[52].

Почему «передал одному из летописцев», как будто «Хожение за три моря» могло попасть во времена Мамырева в разные летописи, или великокняжеский свод с его текстом вел «коллектив авторов», – загадка. Но каким образом великий историк М.Н. Тихомиров мог увидеть в Василии Мамыреве сотрудника приказа, возникшего лишь через 59 лет после кончины дьяка, – загадка намного большая. Тихомиров такого и не увидел