– Но что они могут сделать мне? – гордо выпрямился Сантьяго, польщенный тем, что отец впервые назвал его грандом.

– Я думаю, Росенда тоже так считала.

– Значит, этот негодяй будет спокойно жить дальше? Где же справедливость, отец?

Гранд помолчал и ответил только после долгой паузы:

– О справедливости я позабочусь, сынок. Хорошо, что ты о ней думаешь. Оговорив нашу служанку, этот дрововоз запятнал и наше имя. Такое прощать нельзя.

Спустя два дня, утром, во дворе раздались крики. Сантьяго и Ферди только закончили завтракать и переодевались для верховой прогулки.

– Смотри, смотри! – воскликнул Ферди, подбежав к окну. – Дрововоза мутузят!

Трое конюхов, обступив дрововоза, охаживали его кнутами. Он бросался то в одну, то в другую сторону, пытаясь прорваться через кольцо, но обжигающие удары отбрасывали его обратно. Из рассеченной губы капала кровь, на лбу вспухал багровый рубец, а конюхи, не унимаясь, полосовали его вдоль и поперек.

– Ворюга! – закричал один из них, вытягивая дрововоза по спине. – Что ты еще успел стащить?

– Я ничего не брал, это ошибка! – жалобно взвизгнул дрововоз.

– Хорошенькая ошибка! – вскричал второй конюх, поднимая левую руку с зажатым в ней кошелем. – А как кошель у тебя оказался?

– Да нашел я его, на земле он лежал перед воротами! В который раз говорю, нашел!

– У гранда в кармане ты его нашел! – воскликнул третий конюх, пуская в ход кнут. – И если даже сеньор обронил случайно свою вещь, ее надобно не в карман прятать, а возвращать владельцу!

– Да откуда мне знать, что это кошель сеньора? Знал бы, пальцем не тронул!

– Врешь, собака! – заорал первый конюх, со свистом опуская кнут на дрововоза. – Ты не слепой, на кошеле герб вышит.

– Значит, у гранда воровать нельзя, – закричал второй конюх, нанося удар, – а у других можно? Получай!

– Получай, получай! – поддержал третий конюх.

Они били его по очереди, равномерно поднимая и опуская кнуты, словно молотильщики на току. Дрововоз поначалу прикрывал голову руками, а потом, неловко скрючившись, упал лицом вниз и только вздрагивал, получая очередной удар. Грубая холстина на его спине темнела, пропитываясь кровью.

Мальчики застыли у окна, не в силах оторваться от ужасного зрелища. Наконец конюхи устали, отерли рукавами заблестевшие от пота лица, заткнули кнутовища за пояса и отошли в сторону.

– Что делать с этой падалью? – спросил один из них.

– Гранд велел передать его альгвазилам.

– Он не дойдет.

– Дойдет, как миленький дойдет. А ну, вставай! Будешь лежать, добавим.

Дрововоз засучил ногами и попытался приподняться на локтях, но бессильно рухнул.

– Сейчас я его освежу!

Конюх быстро принес кожаное ведро, из которого поили лошадей, и выплеснул на лежавшего. Тот замотал головой и сел. Вода, стекавшая на землю, была розовой. Смотреть на лицо избитого было страшно: покрытое розовыми рубцами, оно опухло и перекосилось.

Конюх поставил ведро, вытащил кнут и свистнул им над головой дрововоза.

– Вставай, ублюдок, не притворяйся.

Дрововоз испуганно вжал голову в плечи и, шатаясь, поднялся на ноги.

– Я отведу, – вызвался первый конюх. – Мне сеньор поручил, я и доведу дело до конца.

Они уже скрылись за углом дома, а мальчики все еще стояли у окна, разглядывая темное пятно от впитавшейся в землю воды.

– За что они его так? – хрипло спросил Ферди.

Сантьяго подумал и ответил:

– Он украл у отца кошелек. Теперь его отведут к альгвазилу, тот посадит его в тюрьму, а потом суд приговорит отрубить ему правую руку.

– Разве всем ворам отрубают руку? – широко раскрыв глаза от ужаса, спросил Ферди.