Сомневаться в том, в чем я убеждала всех на протяжении семи лет, мне не хотелось до дрожи в коленках. Но здравый смысл, пилить его без наркоза, прорывался сквозь простую женскую обиду и насмешливо тыкал в меня узловатым проникотиненным пальцем, в точности как у Михаила Исаевича, моего профессора из Второго Меда.

«Глазки-то не закрывай, Нюся. Хирург должен видеть все как есть, иначе понарежешь мне тут кренделей. А боишься кишок и мозгов наружу – еще не поздно обратно под бабулино крыло. Анита Яновна тебя ждет не дождется. Что, не хочешь? Тогда думай мозгами и шевели руками, Нюся, плакать будешь потом, когда зашьешь!»

Вот и зашила. То есть Леша ушел, беречь больше нечего. Что делают нормальные женщины, когда уходит любимый мужчина? Не знаю. Моя мама плакала. Мне, наверное, тоже надо. Еще бы я умела!

 За непростыми раздумьями, умею я плакать или даже тут «неправильная женщина», я пропустила шаги за дверью, и звонок оказался для меня полной неожиданностью. Правильная бы прислушивалась, ждала, не вернется ли милый, а я… а я засомневалась. То есть сначала обрадовалась – Лешенька понял, что любит меня и жить без меня не может, и вернулся.

«Конечно, не может. Кто будет ему готовить, покупать костюмчики и вытирать сопельки?» – вопросил здравый смысл голосом бабули.

«Да иди ты в сад!» – ответила я здравому смыслу и встала с чертовски неудобной табуретки. Разумеется, и так качавшаяся ножка подломилась, и я позорно шлепнулась на пол, в полете подумав: год просила починить…

3. Глава 3. Все настоящие леди делают это

Обидеть Таню может каждый,

Не каждый может убежать.

(В.Вишневский)

Яна

– Смотри, куда прешь, коза убогая! – взвизгнула блондинистая фифа, высовываясь из окошка «Лексуса».

Вот же! До парковки – сорок метров! Нет, надо загнать свою хреновину на пешеходку, а потом возмущаться, что тут еще и люди ходят!

Отвечать фифе я не стала, еще чего. Облезет, неровно обрастет. Просто вспрыгнула на заборчик, к которому притерся Лексус, прошла по нему полтора метра и спрыгнула вниз. А там уже подфутболила треснутое розовое яблоко, явно оброненное кем-то, кто недавно пробирался мимо «Лексуса».

– Да ты-ы-ы!!! – противоугонной сигнализацией заверещала фифа, когда яблоко пролетело над капотом ее хреновины, и вдруг заткнулась. Как по волшебству! Или ее напугала хлопнувшая дверь подъезда?

Я даже на цыпочки приподнялась – поглядеть, кто это вышел? Не Нюська ли? Если она, то правильно фифа умолкла. Характер у моей сестрички, конечно, мирный, но рука тяжелая, а работа нервная.

Не угадала, но совсем чуть-чуть. Из подъезда, едва не насвистывая, выскочил Шариков, он же Лешенька Жариков, Нюськин домашний любимец. То есть, конечно, любовник, но назвать так эту помесь левретки с альфонсом мне совесть не позволяла. Любовник – это хоть в каком-то месте мужчина, а Нюськино недоразумение на мужчину даже внешне не особо-то походило. Скорее уж на бесполую, но жутко модную куклу-БЖД: всю такую глянцевую, изящную и категорически бесполезную. В дополнение к дивному экстерьеру шел характер содержанки, лень размером со слона и привычка толкать речи об этом жестоком, жестоком, жестоком мире, который так нетерпим к гениям. Еще Шариков любил сладко покушать, мягко поспать и отдохнуть на каком-нибудь – но, конечно, не «каком-нибудь турецком»! – курорте.

О таких грубых материях как деньги Шариков не задумывался, предоставляя заботиться о приземленном Нюське.

Интересно, куда это он намылился?

Я поспешно юркнула за стенд с объявлениями, чтобы не здороваться… Но Шариков и не подумал обратить на меня внимание, как обычно, всецело занятый собственной прекрасной персоной. А вот ответ на вопрос «куда он намылился», я получила прямо сразу. Шариков и обходить фифин «Лексус» не стал! Наоборот! Он распахнул переднюю дверцу, уселся в салон и… и…