– Чихать! Я хочу быть настоящей леди и делать «это»! – заявила Нюська, сверкнула глазами… и поникла. – Но он уше-е-ел! А я даже наручники не купи-и-ла-а! В стразика-ах! Роматишные-е!

– Не в стразиках, а в брильянтах. И вообще, что за глупость, покупать, когда я и самом могу такие! Этому ее милорду надо было у меня заказать, я б еще лучше сделала!

– Не-ет, ты б его посла-ала. Потому что это гла-мурная по-шлость, вот, – четко, почти по слогам выговорила Нюська и гордо на меня воззрилась, мол, она совсем не пьяная. Вот ничуточки.

– За такие бабки, Нюсь, я и гламурную пошлость готова наваять, и розовой ленточкой ее перевязать.

– А у нас кляпа нет! – вдруг сообразила Нюська и тут же вскочила. – Надо розовый, сердечком! Чтобы как у леди! Идем, купим кляп!

– Да ты рехнулась, мать! – возмутилась я, но вскочила. Такой цирк пропустить? Да я в жизни себе не прощу! – Опять на Шарикова деньги тратить? Что мы, сами кляп не сделаем? Как в лучших домах Лондону и Парижу, шелковый, сердечком! Ну-ка где там Шариково барахло? Тащи!

Потрошить шкаф мы отправились вместе, придерживая друг друга и отгоняя особо назойливые стены, которые хотели на нас напасть. И дошли! И распотрошили! Вывалили все на пол, Нюська вооружилась иголкой с ниткой, а я – ножницами. Я не хирург, шить не умею, зато художественно резать – легко!

Первым делом я вытащила из кучи нечто красное, шелковое, в турецких огурцах, и победно потрясла этим перед Нюськиным носом.

– Это ж трусы! – сделала она большие глаза. – Его любимые!

– Да! Представь, как это романтично, сделать кляп из любимых трусов. Шелковых!

Нюська согласилась, и мы приступили. Шелковые трусы тут были не одни, так что кляп вышел – загляденье! Не какая-то там гламурная пошлость, а произведение искусства! А что Нюська сшила немножко криво, так то не баг, а фича. Ручная работа, да!

Полюбовавшись на дело рук своих, то есть разноцветненький такой, толстенький кляп на веревочке, вырезанной из понтового галстука – кажется, его Нюська дарила Шарикову на Новый Год – мы решили не останавливаться на достигнутом. Шариков хотел романтики – будет ему романтика! Как у настоящих леди!

– А помнишь, она ему татуировку рисовала на заднице!

– Так задницы ж нет… – притормозила Нюська.

– Господи, что за человек Шариков? Ни бабок, ни мозгов, ни задницы! – огорчилась я, но тут же оживилась, не в моих правилах отступать при первой же трудности! – Зато есть брюки! Зачем ему брюки без задницы? И рубашки есть, и пиджаки! Смотри, какой скучный, серый, неромантичный пиджак. Мы с тобой сейчас изобразим из него шедевр!

– Точно! – Нюська хищно щелкнула ножницами в воздухе и ухватила что-то пестрое, шелковое, дивной красоты. – Так, сейчас мы это сюда… Новую рубашку ему… французскую…

– Новую? – оживилась я. – Новую не трожь. Мне отдай, я носить буду. Ты ему лучше сюда пришей… ой, какой слоник! Шариков-то у тебя стринги носит, шалунишка? Вот слона мы ему и пришьем!

– На штаны, – решила Нюська. – Прямо на самое рабочее место! И еще подпишем, что рабочее! Тащи маркер…

– А на рубашечке сзади напишем расценки, а то ж ему, бедному, тяжко будет новую мамочку найти, – пробормотала я, выгребая из ящика стола разноцветные маркеры. – Вот этим, он в темноте светится.

И, пока гениальная мысль не сбежала, растянула белую рубашку и написала на спинке: «Альфонс, недорого, оплата почасовая» и, еще чуть подумала, добавила, чтобы не вводить дам в заблуждение: «Made in Tambow».

Нюська одобрительно покивала и требовательно протянула руку за маркером. Я послушно отдала и вытянула шею, с интересом глядя, как Нюська пишет на спине пиджака крупными, хоть и самую чуточку косыми печатными буквами, украшая некоторые, для лучшего понимания, завитушками: «Жывотное не кормить, бабла не давать, пиз***жу не верить».