– Я не жалею о своем выборе, – закончил рассказ Генрих. – Как видишь, уже лейтенант, может, и дальше пойду.

– Если нас не убьют здесь, – мрачно заметил Макс.

– Не убьют, – уверенно произнес Генрих, – за меня мама и сестры каждый день молятся. Вот смотри, что они мне пишут…

Следующие полчаса были посвящены чтению посланий от Ремеров. Генрих достал целую пачку ученических тетрадных листов и стал читать. Ему писали и мама, и сестры, он получал как минимум пять-шесть писем в месяц. Макс вежливо слушал и кивал – не хотелось огорчать такого хорошего, отзывчивого парня. Веселого, работящего, заботливого – короче, настоящего немца.

Вскоре вернулись с перевязки соседи по палате – крепкий, почти квадратный оберфельдфебель и такой же, только чуть повыше и потолще, штабс-фельдфебель. Макс помотрел на них и подумал: «Вас что, под копирку делают? Прямо как родные братья».

Юрген Хайн и Отто Бауэр оказались из его же полка, только из другой роты. Макс привычно сослался на амнезию – извините, ребята, но я вас не помню. Фельдфебели понимающе кивали – слышали о вашей беде, герр лейтенант, поэтому представились по полной форме.

Хайн и Бауэр попали в госпиталь после той же русской атаки – один с осколком в руку, другой – в ступню. К счастью, оба отделались легкими ранами, их быстренько зашили и через неделю обещали отправить обратно на передовую. Нечего валяться в госпитале, места нужны для новых пациентов. Война-то идет, у нее не бывает антрактов и перерывов…

В госпиталь постоянно кого-то подвозили – бои не прекращались ни на минуту, хотя интенсивность их за последнее время заметно снизилась. Русские ограничивались лишь небольшими вылазками и перестрелками. Все отдыхали и готовились к новым сражениям.

Максу в плате делать было совершенно нечего, поэтому он вышел в сад. Надев, разумеется, свою лейтенантскую форму, постиранную и даже аккуратно выглаженную. Ее принесла утром миловидная медсестра Бригитта, сменившая на дежурстве старую костлявую Герду. Девушка смущенно улыбнулась и, потупив глаза, сообщила, что она сама привела в порядок его китель и брюки. Неприлично герру лейтенанту ходить в таком грязном виде…

«Будешь тут грязным, – подумал Макс, – когда на дне траншеи поваляешься». Он вежливо поблагодарил сестру Бригитту и предложил ей деньги – за услугу. Бумажник, слава богу, нашелся тут же, в тумбочке. Как и часы.

Макс криво усмехнулся, когда взял их в руки. Часы были практически новыми и нисколько не облезлыми – в блестящем металлическом корпусе и с черным кожаным ремешком. На белом циферблате отчетливо виднелся орел с распростертыми крыльями, сжимающий в когтях фашистскую свастику. Они исправно тикали, отсчитывая время, стрелки двигались. Макс тяжело вздохнул, покрутил заводное колесико и надел на руку. Пришлись как раз впору, по запястью.

Бригитта от денег отказалась, сказала, что постирала вещи господина лейтенанта просто так, из уважения к доблестному германскому офицеру, а не ради заработка. Потом густо покраснела и убежала.

Генрих дружески толкнул Макса в бок: «Ты не деньги ей предлагай, а своди в офицерский клуб. Есть тут в городе, на главной улице. Вечерами бывает музыка, все танцуют. Можно посидеть с девушкой, выпить и закусить. Бригитта на тебя запала, это ясно, сделай ей приятное».

Макс поморщился – до того ли сейчас, война! Какие, на фиг, девушки… Генрих пожал плечами – а почему нет? Живем один раз, вот и надо ловить момент. Кто его знает, что там дальше будет…

Макс не мог не согласиться с его доводами – на войне действительно надо ценить каждое мгновение, особенно когда это связано с любовью… А Бригитта была вроде бы недурна – хорошая фигурка, миловидное личико, искренняя улыбка. Не сказать, чтоб такая красавица, но что-то в ней было…