– Но почему? – удивленно запротестовал Паша. – У вас же тут так хорошо, тепло, уютно ― настоящая идиллия! Зачем вы хотите казаться, простите за выражение, помойкой?

– Затем, что все эти деревни, которые попадают в список лучших, начинают привлекать всяких любопытных толстосумов. Они за бесценок скупают всё и вся, строят свои коттеджи, тащат свои порядки и своих друзей на прекрасные тихие земли и начинают нарушать эту самую идиллию.

– Вы что же, против прогресса и инвестиций? Деревни же умирают! – пытался воззвать к разуму Моторов.

– Умирают, но не все. Если рыбак будет всем выдавать свои рыбные места, то его, конечно, похвалят, а через неделю он не найдет на этом месте даже маленькой кочки для самого себя. Понимаете, Павел, мы люди гордые, но не хвастливые. А я много раз видел, как места вроде нашего превращаются из деревни в коттеджный поселок, как огромные машины уничтожают траву на лужайках, как повсюду втыкаются столбы сотовой связи и словно грибы после дождя растут супермаркеты. А от души деревни не остается ничего, кроме воспоминаний. Нам такого не нужно.

Паша огляделся вокруг и почувствовал что-то такое, чего не чувствовал с самого детства: отсутствие цивилизации, суеты, огромных, кирпичных заборов и всепоглощающей мировой паутины. Поганово было отдельным миром. И Паша понял, что его нужно таким и сохранить.

– Хорошо, я вас не подведу. Но вы должны позволить провести мне здесь свой отпуск.

– Отпуск? – удивился Аркадий Семенович.

– Ага. И без ваших этих представлений. Будьте сами собой, прошу.

– А вы точно никому не расскажете?

– Я нем как рыба, – зевнул Паша.

Через две недели Моторов прощался за руку со всеми жителями Поганово. Люди там оказались невероятно добрыми и гостеприимными, особенно ведьма Лариса, которая каждый вечер уговаривала Моторова погадать ему на картах или выпить рюмочку настойки собственного приготовления.

– А мы думали, что тебя там живьем сожрали, – признался товарищ Паши, который отправил его с оценочной миссией. – Ну как там, в Поганово?

– Да жуть жуткая, – делая вид, что еще не отошел от шока, рассказывал Паша. – Не люди, а вурдалаки.

– А ты вроде поправился и загорел, – удивленно смотрел на Моторова товарищ.

– Это от страха реакция такая.

– Ужас. Прости, что отправил тебя. Сам понимаешь, заболел…

– Понимаю, понимаю… В следующем году поеду еще раз, если хочешь.

– Не боишься?

– Боюсь. Но я тут подумал и решил, что хочу стать экспертом по самым худшим местам.

– Я не понимаю, зачем так одеваться? Всем своим видом показывать, что хочешь понравиться. Платье пестрое, ноги голые, волосы распущенные – какой-то фантик от дешевой конфетки. А ведь была умной девочкой, с малых лет ее помню. Куда гордость растеряла, – бубнила, упершись лбом в москитную сетку, Любовь Сергеевна.

Она смотрела через окно вслед молодой соседке и продолжала ворчать, пока та не утонула в объятиях молодого человека, вышедшего из своего авто.

Чайник засвистел – пора было пить цикорий с баранками. Любовь Сергеевна отошла от окна и мелкой поступью поспешила к плите.

– Так ведь она на свидание же пошла, – послышалось с улицы.

– Чего? – переспросила удивленно Любовь Сергеевна, наливая кипяток в кружку.

– Говорю, что на свидание она пошла, потому и разоделась. Вы, когда на свидание ходите, разве не хотите нравиться?

– Не хожу я на ваши эти свидания, – буркнула Любовь Сергеевна, размешивая цикорий.

– Ну раньше-то ходили? – не отставал голос за окном.

– Ходила когда-то… – задумчиво произнесла женщина. – Но это было иначе, это было…