– То есть ваша жена оказалась стервой, и вы решили ее убить? Очень оригинально. – У Летти возникло сильное желание достать из сумочки свой пистолет «Беретта 84», сунуть его Чейзу под ребра, заставить поехать с ней и сунуть носом в то, что он сделал. Но она лишь слезла с высокого стула и сказала:

– Насладитесь свободой, Чейз. Этот вечер может оказаться последним.

Летти запарковала свой «бумер» у самого тупика и по дорожке поднялась к дому Рошфоров. Моросящий дождь окончательно обернулся холодным и призрачным туманом, и викторианская эпоха была представлена только фонарем, который отбрасывал свет на шеренгу высоких арочных окон на втором этаже. У входа она глянула сквозь мозаичную панель и увидела полоску слабо освещенного вестибюля – пусто.

Летти постучала в дверь, подождала, но на стук никто не вышел.

Она раскрыла незапертое третье окно. Приподняла шторку, увидела гостиную, которую освещала лишь настольная лампа на рояле, перелезла через спинку дивана с мягкой обивкой и закрыла за собой окно.

– Дафна?

Прошла через гостиную, поднялась наверх – под ногами поскрипывали половицы. Кровать в хозяйской спальне была разобрана: покрывало откинуто, простыни смяты, с боков свисает одежда.

Летти спустилась вниз, оказалась на кухне и, глядя на полную раковину грязной посуды, вдруг услышала звуки музыки – какое-то умиротворяющее адажио, – доносившиеся из дальнего угла дома.

Она обошла барную стойку и оказалась перед закрытой дверью в уголок для принятия пищи. Открыла ее. Звуки музыки усилились.

Перед собой Летти увидела ступени, уходившие на подземный уровень дома, стала спускаться по ним и вскоре шагнула на пол из клетчатого известняка. Слева в хозяйственной нише стояли стиральная машина и сушилка, вокруг – плетеные корзины с нестираным бельем, от которого попахивало плесенью.

Летти повернула направо, и музыка стала громче.

Она вышла из-за угла и остановилась.

Просторное помещение из кирпича было уставлено металлическими винными стеллажами, верхние ряды бутылок потускнели от пыли.

Рядом с мольбертом стоял американский проигрыватель компакт-дисков, тут же расположились комплект немецких кухонных ножей, коробки с марлей и повязками. С потолка винного погреба на продетых под мышками цепях – глаза Летти округлились – свисала Дафна.

Вдруг безжизненное тело шевельнулось и издало низкий воющий звук.

Это была не Дафна.

Летти узнала удушающие руки, вытатуированные на шее Арнольда Лебрека, – он тяжело поднял голову и уставился на Летти, а потом – на что-то у нее за спиной.

Она обмерла.

Заставила себя обернуться.

В пяти шагах от нее стояла Дафна, на ней – вымазанный кровью черный резиновый фартук и белая хирургическая маска; черные волосы прихвачены лентой, несколько прядей спадают на плечи.

Прямо в лицо Летти смотрело дуло «помповика», и что-то в этом черном отверстии навело ее на псевдофилософские мысли о смысле жизни. Больше не надо будет себя ненавидеть, избегать зеркала, слушать, как отец шепотом велит ей спать, читать книги о том, как научиться любить себя или стремиться стать кем-то, кем ты не можешь стать из-за своего ДНК… Из ружья на нее смотрела жуткая смерть, и не потому, что Летти была плохим человеком, а потому, что не пожелала быть еще хуже.

Летти среагировала быстро.

– Слава богу. Вы целы.

– Что вы здесь делаете? – спросила Дафна сквозь маску.

– Хотела проверить, всё ли с вами в порядке. Я натолкнулась на Чейза…

– И что он вам сказал? Я велела ему оставить меня наедине с Арнольдом на неделю, а потом я исчезну из его жизни.