В проёме возникла нескладная фигура очкарика, едва различимого за горой коробок с маркировкой «Додо пиццы».

***

Вечер получился чудесный. Первую коробку опустошили моментально, выпили по два бокала вина и на этом остановились. Веру и Надю пробило на хи-хи. Они сидели на кровати, шептались и лукаво поглядывали на парней. Анфиса вышла на авансцену и двигалась, совершая красивые гибкие движения под музыку, Федя играл, Ярослав выстукивал ритм, используя вместо барабана табуретку. Маша, как ни странно, захмелела и от избытка чувств тихонько напевала, стараясь не выпадать из гармонии. Заметив это, Ярослав подмигнул ей и объявил:

— Грянем нашу, пацаны! Гости, подтягивайте.

После небольшого проигрыша Федя запел красивым баритоном:

— Ой, да ни вечер, да ни вечер…

Ярослав подхватил, надстраивая верхний тон аккорда и дирижируя, а Кирилл забасил третьим голосом:

— Мне малым мало спалось…

Получалось очень красиво.

Вера и Надя запели в унисон с Ярославом, Анфиса продолжила танец, а Маша застыла с открытым ртом: песня, просачиваясь сквозь неё, заставляла дышать в такт.

Потом посыпались заявки. Девочки называли современных исполнителей и с удовольствием подпевали. Маша в большинстве случае не знала текста — слушала, наблюдала. Кирилл басил из своего угла, добавляя песне бархата и мощи, при этом успевал читать сообщения и отвечать на них, не отвлекаясь от телефона. Федя вёл себя, как настоящий артист: не старался выпячиваться, но глаз от него отвести было невозможно. Лицо гитариста светилось вдохновением, улыбка не исчезала, оставаясь естественной и какой-то родной. Василий — незаметный, словно тень — взял на себя обязанности официанта. Он прятал пустые коробки, раскладывал куски оставшейся пиццы на одноразовые бумажные тарелки, разливал чай, пахнущий чабрецом, предлагал девочкам и парням, себя тоже не забывал. Ярослав руководил всеми, презентуя себя как организатора и ведущего. Время от времени отпускал шуточки, сопровождаемые взрывами общего смеха, скупыми жестами показывал Васе, кому доставить следующий кусок.

Анфиса так и не присела. Танцевала, жуя на ходу. И то и другое делала изящно. Выражение её красивого лица читалось однозначно: любуйтесь! Любоваться можно, а трогать не советую, получите по рукам.

Славно было так сидеть, смотреть, слушать. Вряд ли дело в выпитом вине, хмель почти сразу рассеялся. Сама обстановка располагала. Маше совсем не хотелось, чтобы посиделки заканчивались. Распахнувшуюся дверь и возникшую в проёме вахтёршу заметили не сразу. Сухонькая бабуля, как правило, дежурившая по ночам, хмуро оглядела едва освещённое Кирюхиным бра пространство и прикрикнула:

— А ну, прекращайте! Ишь, расшумелись! Жалуются на вас.

Песня стихла. Ярослав лёгким сквознячком пролетел через комнату и замер около вахтёрши:

— Простите великодушно, Агафья Тихоновна. Увлеклись, не заметили, что уже одиннадцать. Выпьете с нами чаю?

— Некогда мне с вами чаи распивать, — пряча улыбку за строгостью, ответила старушка. — Вход заперла. Надо пойти, глянуть, нет ли опоздунов. А то будут громыхать на всю улицу.

Вахтёрша скрылась, Ярослав обернулся к обществу и развёл руками, мол, вечер окончен. Единственным, кто даже не пошевелился, был Кирилл. Так и полулежал на своей кровати с телефоном в руках, лишь буркал в ответ на прощальные реплики. Федя стал убирать гитару, девочки потянулись за Анфисой к выходу, Василий суетливо собрал оставшийся мусор в шуршащий мешок и поспешил за ними. Ярослав придержал Машу за руку, шепнув:

— Хочешь посмотреть на звёзды?