– Вы не знаете? Война! Какое счастье, война! Мы с Гитлером будем воевать, с фашистами. Мы им дадим!

Война. Самуил Лазаревич эвакуировался с военно-морской школой, где он преподавал русский язык и литературу, то ли в Коломну, то ли в Калугу, не помню. Зяма, у которого после эпизода 1938 года был белый билет, копал окопы под Ельней вместе с Давидом Самойловым, у которого тоже был белый билет. Я окончила курсы медсестер и дежурила в метро на учебных тревогах. В квартире оставались только мы с Итой Израилевной. А на пятом этаже второго корпуса – Мира, жена Бориса, на седьмом месяце беременности.

В этот момент моего папу назначают начальником эшелона, вывозящего в эвакуацию всех детей Наркомата совхозов – детский сад, пионерлагерь и всех остальных детей. Я поехала к нему, а он говорит мне решительным тоном, каким он никогда со мной не разговаривал: собирайся, ты поедешь с нами. Я говорю: папа, как же я уеду без Зямы? А он: ты оставишь ему письмо, я дам адрес, я знаю, куда мы едем. Мы с Зямой к этому времени оба уже получили назначение в Саратовский университет преподавать русский язык. Я говорю: как же я могу ехать в эвакуацию, у меня назначение в Саратов. А он: я тебя здесь не оставлю. Он, видимо, слышал уже, что делается на оккупированных территориях, с начала войны уже прошло двадцать дней.

Я возвращаюсь домой и спрашиваю Иту Израилевну, что же мне делать. А она:

– Папа правильно говорит, тебе надо ехать. Но у меня к тебе просьба: поговори с папой, не возьмет ли он меня с Мирой, она не может остаться в Москве в таком положении.

Я опять еду к папе:

– Ита Израилевна замечательный учитель и прекрасный организатор.

Папа задумался. Детей-то вывозили без матерей, без отцов. А тут поедет начальник эшелона с женой и дочерью, но это ладно, но еще со сватьей и ее беременной невесткой. Потом сказал решительно:

– Ладно, где моя не пропадала!

Едем в товарном вагоне в Миловку, в Башкирию, двенадцать километров от Уфы. Зяме я оставила очень длинное письмо, очень трогательное, с напутственными словами. Началась жизнь в эвакуации. Борис, который окончил институт связи, мобилизован. Сначала его послали в Ленинград в Академию связи, откуда он должен был отправиться на фронт. Его письма были полны нетерпения: «Нас тут держат неизвестно почему, а там полным ходом идет война». Наконец он оказался в уральском городке Чебаркуле, где формировались дивизии, уходящие на фронт. Ита Израилевна решила попытаться с ним встретиться. Я хорошо помню ее рассказ об этой поездке.

Борис Паперный, 1938. Архив семьи Паперных

Поезда шли без расписания, добирались кто как мог. С большими мучениями она добралась до Чебаркуля. Приехала туда поздно ночью. Вокзал забит бойцами. Она нашла место на скамейке рядом с двумя солдатами и задремала. Когда открыла глаза, увидела военного с красной повязкой на рукаве шинели. Обратилась к нему:

– Я учительница, жена командира военно-морской школы, еду к сыну – лейтенанту Борису Паперному. Вот мои документы.

– Это очень сложно, – сказал он. – Уйдет не меньше трех-четырех дней. И нет уверенности, что найдете его полк.

Военный ушел, а Ита Израилевна бессильно опустилась на скамью.

– А ты к кому едешь-то? – спросил пожилой солдат, сидящий рядом.

– К сыну.

– К сыну? Это совсем другое дело! Я думал, жена. Жен-то много, а мать одна. Ты не убивайся, что-нибудь придумаем.

Его размеренная речь напомнила ей толстовского Платона Каратаева.

Под утро вышли из вокзала. Солдат взял ее чемоданчик и все дорогу поддерживал. Был лютый мороз и очень скользко. Рядом кто-то грязно выругался.