А вдруг это письмо… Письмо, которое она опустила в ящик… А что, если зря опустила? И оно явилось причиной катастрофы? Может, поэтому сиделка так протестовала?

По-любому письмо было бы отправлено, утешила себя Мари-Франс, приступив ко второй чашке чаю. От судьбы не уйдешь.

Как знать. Когда та дама упала, оно отлетело в сторону. Шевели мозгами, девочка моя, семь раз отмерь. А что, если у мадам Готье сработала… Как там говорил ее бывший начальник? Он повторял это при каждом удобном случае – что, если у нее сработала неосознанная мотивация? Ну, короче, это когда ты не хочешь что-то делать, но все же делаешь, по причине, скрытой под другой причиной? Возможно, у нее голова закружилась именно потому, что она боялась опустить это письмо? И она потеряла его как раз из-за этой неосознанной мотивации, отказавшись от своего намерения по причине причин, скрытых под другими причинами?

В таком случае она сама и исполнила роль судьбы. Она, Мари-Франс, приняла решение завершить начатое старой дамой. А ведь она точно отмерила свою мысль, столько раз, сколько следует, прежде чем направиться к почтовому ящику.

Забудь, ты все равно никогда ничего не узнаешь. И кто сказал, что письмо повлекло за собой печальные события? Все это пустые фантазии, девочка моя.

Но и к обеду Мари-Франс не удалось ничего забыть, подтверждением чему служил тот факт, что она вообще не продвинулась в чтении некрологов и до сих пор не узнала, умерла ли уже ее кузина, любительница орангутангов, или нет.

С дурной головой и болями в животе она побрела в магазин игрушек, где работала на полставки. А все потому, девочка моя, что ты зацикливаешься на одной мысли, и тебе ли не знать, что папа всю жизнь талдычил по этому поводу.

Нельзя сказать, что она никогда не обращала внимания на комиссариат полиции, мимо которого проходила шесть дней в неделю, просто на этот раз он засветился перед ней, словно маяк в ночи. “Маяк в ночи” – это тоже папино выражение.

“Но маяк плох тем, – добавлял он, – что мигает. Поэтому твоя цель то возникает, то исчезает, и так до бесконечности. Да и гаснет он, как только взойдет солнце”. Так вот, солнце взошло уже давно, а комиссариат все светился, словно маяк в ночи. Лишнее доказательство тому, что порой не грех внести некоторые поправки в отцовские скрижали, не в обиду ему будет сказано.

Она боязливо переступила порог, заметив мрачного парня за стойкой дежурного и чуть поодаль напугавшую ее женщину гигантских размеров, за ней виднелся невразумительный блондинчик, тоже мало радости, а еще дальше потрепанный мужик, напоминавший старую птицу, сидящую в гнезде в ожидании последнего выводка, – как же, размечтался, – а вон еще какой-то тип, читающий – на зрение Мари-Франс никогда не жаловалась – журнал о рыбах, и жирный белый кот, спящий на ксероксе, и амбал, явно готовый стереть в порошок всех вокруг, – одним словом, она чуть было не повернула обратно. Ну нет, спохватилась она, это все потому, что маяк мигает, и сейчас он как раз погас. Мимо нее прошаркал пузатый тип, весьма элегантный, но совершенно бесформенный, бросив в ее сторону цепкий взгляд голубых глаз.

– Вы что-то ищете? – Дикция у него была безупречной. – Здесь, мадам, мы не принимаем заявлений о краже, нападении и тому подобном. Вы находитесь в отделе уголовного розыска. Убийство и причинение смерти.

– А есть разница? – тревожно спросила она.

– Огромная, – сказал человек, чуть нагнувшись, словно поклонился ей, как в прошлом веке. – Убийство – это преднамеренное преступление. Причинение смерти бывает невольным.