С ним что-то не то. Он вспомнил, как целовал во сне Надю, и волна жара прокатилась по телу. Гребаный некрофил, успокойся уже! Ты давно ничего к ней не чувствуешь… «Ты же знаешь, что это неправда» – прозвучал в голове её голос. И Соболев понял, что не отмахнуться. Ему придётся ехать и проверять, что творится в этом Богом забытом селе. Иначе он будет есть себя поедом изнутри, а такие вот сны его прикончат.

– Таня, я еду в командировку! – объявил он прямо с утра.

Жена помолчала и сказала:

– У меня ощущение дежавю. Ты шутишь, надеюсь?

– Да почему шучу-то? – взорвался Соболев. – Я что, не могу в командировку поехать?

– Да ты вечером ни слова не сказал ни о какой командировке! – и Таня вдруг заплакала.

А Соболев понял, что если начнёт сейчас оправдываться, или утешать Таню, уговаривать, – его затянет в это болото. Так не должно быть. Он взрослый мужик, ему сорок лет – нельзя придумать ничего глупее уговоров и оправданий. Соболев посмотрел на плачущую жену, и велел своему сердцу заткнуться и немедленно прекратить обливаться кровью!

– Тань, я тебя очень люблю! Клянусь тебе. Вот просто… очень! Но если я говорю, что мне нужно уехать по делам – значит, так и есть. А ты должна мне доверять. А если… если ты мне не доверяешь, то нафиг это всё вообще тогда нужно?

Костя со стуком поставил недопитый кофе на стол и вышел из дома, аккуратно закрыв за собой дверь.

Он обрадовал Морозова, позвонив ему и сообщив без обиняков и приветствий:

– Я приеду. С начальством утрясу, и приеду. Но в этот раз ненадолго! Весь свой, ранее накопленный, отпуск я потратил в вашей глуши год назад.

Андрей помолчал, переваривая информацию.

– Ну… я рад. И равноденствие уже миновало, слава Богу. Что бы там, в Позднем не было – уже не так опасно.

– Не помню, говорил ли я тебе, что Тамара сожрала ведьму Соню?

– Говорил.

– Что это значит, ты понимаешь?

– Ну… что они способны жрать людей не только в день равноденствия.

– Бинго! Не только. И если там, в Позднем, вдруг почему-то снова водятся такие твари, помни, Андрюша: они опасны всегда! Безумно опасны два дня в году, но, оказалось, что даже в уме эти живые мертвецы способны сожрать человека. И не подавиться. У них такая сила… вот помню, я чуть сознание не потерял, а Тамара…

– Соболев, ты что, предаёшься ностальгии?

– Иди к чёрту! – буркнул Костя. – Доберусь – позвоню.

И отключился.

Таня, видимо, здорово обиделась, и до самого отъезда разговаривала с ним очень скупо и сухо. Чисто по бытовым вопросам, ограничиваясь парой-тройкой предложений. Соболев стиснул зубы и решил не выяснять отношений до своего возвращения. Билет уже был куплен, и большой серебристый самолёт переместил его по небу в Красноярск за пять неполных часов. Спускаясь по трапу, Соболев поёжился от утреннего холода в тёплой, в общем-то, куртке – специально взял потеплее. Всего пять часов, и вот он уже за четыре с лишним тысячи километров от Москвы. А по ощущениям, будто в параллельной вселенной. Куда он снова едет, безумец?! Разве не хватило одного, прошлого раза.

– Привет. – сказал Пётр, открыв дверь. – Любишь ты сюрпризы делать. Чего не сказал, что приедешь?

Он стоял на пороге, загораживая своим молодым, крепким не по возрасту, телом дверной проём, и казалось, не собирался приглашать Соболева пройти.

– Кто там, Петь? – высунулась Люда.

Женщина, по сравнению со своим братом, долго живущим в Позднем, выглядела почти пожилой. Сколько ей? Шестьдесят? Нет, шестьдесят ей было год назад. Теперь, получается, уже пошёл седьмой десяток. На фоне Петра её возраст особенно бросался в глаза. Зато она, рассмотрев через прищур глаз, кто именно к ним пожаловал с утра пораньше, сразу принялась приглашать Костю пройти в квартиру. Она отодвинула брата, и громко заговорила: