Он попытался поговорить с Петром по душам:

– Не жалеешь, что ушёл из родного села?

Пётька усмехнулся и многозначительно сказал:

– Уж сейчас так точно не жалею!

И Марк сделал вывод, что сын в курсе того, что произошло в Позднем. Рядом с сыном он тоже чувствовал себя чужим. Когда же Марк так отдалился от своих родных детей? Или, это они от него отдалились? Точно. Они.

Пробыв в Красноярске ещё денёк, чтобы не создавалось впечатления, что он сбегает, роняя тапки, Марк вернулся в Запрудный. Прощаться с Людмилой и Петром не стал – чего прощаться? Это хорошо, когда люди чувствуют что-то. Любовь, разлуку. Понимают, что будут скучать. Начинают скучать, ещё не расставшись. А тут не было ничего. Видеть радость в глазах дочери, что он наконец-то уходит, Марк не хотел, и просто молча уехал. Он выдохнул за эти несколько дней. Понял, что ему нигде не рады, и никто его не ждёт. Жить в доме Захара непонятно на каких основаниях можно было до поры, до времени. А что делать дальше, у Марка не было ни единой мысли. Тогда он решил, а точнее, решился, сунуться в Позднее. Хотя бы посмотреть, что от него осталось.

Лошадь за два дня не сдохла – он оставил ей вдоволь сена и воды. Вот останься он в Красноярске насовсем, могла бы и сдохнуть. Но Марк и не думал, что останется там. А если бы даже не вернулся по какой-то причине к Захару в дом, то надеялся на соседей. Лошадь слопала бы сено и начала ржать на всю улицу Советскую. И уж конечно привлекла бы внимание. Кто-нибудь да откликнулся бы на жалобное ржание. Так что, совесть Марка не мучила. Но он был рад, что лошадь в порядке. Погладил её, взлохматил гриву.

– Хорош жевать. Поедем домой, посмотрим, что у нас там. – сказал он скотине.

Судя по тому, как решительно был настроен против их деревни московский гость, и по тому, как грохотало, Марк был уверен, что ничего хорошего его в Позднем не ждёт. Он запряг лошадь, сел в повозку, и поехал, мысленно готовя себя к самому страшному. Например, что Соболев сидит в засаде в лесу с автоматом, и расстреляет Марка, как только он появится. Ну, или ещё какая-нибудь пакость.

Снега насыпало немного, повозка свободно проехала по дороге. Марк смотрел в оба. Опасался увидеть Костину машину. Если бы увидел, сразу поехал обратно. Но дорога уже заканчивалась, а серой девятки не было видно. Нигде. Если только она не на поляне…

– Тпру-у! – натянул вожжи Марк.

Он спрыгнул с повозки, не доехав до Позднего метров двести, и пошёл пешком. Точнее, не пошёл, а покрался. Всё ему мерещился Соболев с оружием, который вот-вот выскочит из-за дерева. А вот и поляна…

Снег уже припорошил прогоревшую траву. Вкруг поляны, как воронки, виднелись следы взрывов на месте домов. То тут, то там, валялись обугленные куски досок, брёвен, осколки утвари, какое-то недогоревшее тряпье. Марк шагнул и споткнулся… о кость. Он брезговал поднять и посмотреть поближе – человеческая кость, или коровья. Зрелище жутковатое – чёрный налёт на белом. Белые проплешины костной ткани. Видимо, не та была температурка, чтобы кости сгорели в прах. Марк был уверен, что это не последняя такая находка.

Он услышал голос, и едва не побежал прочь от страха. Первая мысль: «Соболев, ружьё, убьёт», и только потом осознание, что голос-то женский! Марк прислушался:

– … чёрт, я не думала, что ещё кто-то остался! Да я тебя расцеловать готова, козёл ты старый!

И к нему подбежала Надя. Точно такая же, какой он её несколько дней назад посадил в погреб. Ну, может только чумазая немного.

– Надя… – ошарашенно сказал Марк.