– Господин мой, – начал он громогласно, – а что ж люди ваши в конюшнях моих спать собираются что ли?

Кавалер хотел ответить, что в покоях им спать дорого будет, но хозяин трактира продолжал:

– А лошади ваши на моём дворе стоять будут, платить за них вы собираетесь, а навоз кто будет убирать? И подводы ваши ещё место всё заняли. И солдатня ваша костёр жечь собирается, дрова у меня воруют, а то у кого же. Других-то дров тут нет. Как всё это считать будем?

Говорил он не то что бы дерзко, но неучтиво точно, почти как с ровней.

Волков уже хотел осадить наглеца, да не успел, за него Ёган заговорил, стал вровень с мужиком, он и сам был не меньше его и говорил тому с ехидцей:

– Ты бы, дядя, прежде чем лай поднимать, хоть узнал бы, кто у тебя на дворе стоит, а то не ровен час, в трибунал тебя потащат за грубость твою и неучтивость.

– Чего? – Бурчал хозяин трактира, но уже не так, что бы совсем неучтиво.

– Чего-чего, того,– встрял в разговор Сыч, – перед тобой, дурья башка, сам кавалер Иероним Фолькоф, рыцарь божий, Хранитель Веры и охрана Святого Трибунала Инквизиции.

Если имя кавалера, может, и не произвели на трактирщика впечатления, то последние слова он явно отметил. Повернулся к столу, за которым сидели попы, и поклонился им, на этот раз так, как подобает, низко. Отец Николас благословил его святым знамением и улыбался благосклонно.

А отец Иона увидел мальчишку трактирного и поманил его к себе:

– Сын мой, а подай ка нам колбасы, есть она у вас здесь?

– Есть, господа. Кровяная, ливерная и свиная, и сосиски есть. И бобы, и горох есть. Что нести вам?

– Вели повару, – говорил отец Иона, – пусть пожарит нам кровяной, нарежет кругами, и что бы с луком жарил, и лука не жалел. И пиво принеси. И хлеба.

Тут к монахам подошёл сам хозяин Фридрих, ещё раз поклонился и сказал:

– А будет ли достойна святых отцов свиная голова к их столу, печёная с чесноком, мозгами и кислой капустой.

– Достойно, достойно, – кивал отец Иона, и остальные отцы вторили ему согласно.– Путникам в тяжком пути сие очень достойно и полезно.

– Сейчас подадим. И пива подадим самого тёмного, – обещал хозяин.

– Трактирщик, – окликнул его Ёган, – а господину моему надобно кресло, чтобы у очага сидеть.

– Сейчас вам принесут,– обещал трактирщик уже совсем другим тоном.

– И ванная на завтра, ему раны греть, – добавил брат Ипполит.

– А к креслу подушки ему дай, – добавил Ёган.

Хозяин поджал губы, но перечить не посмел, поклонился только.

У кавалера то ли от тепла, то ли от мази монаха начала сходить боль в ноге. А ещё он порадовался, что не пришлось ругаться с трактирщиком самому, не ровня он ему. Пусть со слугами его лается.

Он сидел у очага, в кресле с подушками, и ел, Ёган ему помогал, еда была отличной, а пиво тёмным и крепким.

И тут не дождавшись, когда он с едой покончит, к нему подошёл один из младших монахов-писцов протянул бумагу:

– Вам, господин, завтра после рассвета нужно будет зачитать это на самом большом рынке и у самой большой церкви. А потом нужно будет найти бургомистра или старосту и вытребовать нам большое здание, и что бы жаровни с дровами были. И дров что бы побольше. Коли сами прочесть не сможете, я пойду с вами.

Волков, вытер рот и руки салфеткой, бросил её Ёгану, взял бумагу, прочитал быстро, что в бумаге писано было, и сказал:

– Нет нужды в тебе, сам прочту.

Монах пошёл за свой стол есть свиную голову, а кавалер сказал слуге:

– Пойду спать, помоги раздеться, а потом скажи трактирщику, что бы будил нас на рассвете.

Морозным утром, сразу после рассвета, они приехали на рынок. Хоть и недозволенно решением магистрата верхом на рынок въезжать, никто не посмел их остановить, мало того, от бургомистра пришёл мальчик с трубой, обещал, что бургомистр и сам придёт. А потом стал, что есть сил, дуть в трубу. Так звонко дул, что Сыч морщился, обзывал его дураком, а мальчишка всё равно дул, чтобы люди собрались.