Как и каждый раз в этом месте, к горлу подступил ком, который Рори с трудом проглотила, чтобы он темным грузом залег на самом дне ее души. Какое-то время она думала, что не сможет с этим жить – бессонными ночами ей казалось, что она действительно сойдет с ума, заблудится в паутине черных мыслей.

Она убила человека. Лишила жизни живое существо.

Сможет ли когда-нибудь себя за это простить?

– Красиво здесь. Сразу такие возвышенные, одухотворенные мысли. У тебя такого нет?

Наверное, надо было перестать удивляться способности этого человека появляться как будто из ничего за ее спиной.

Человека ли?!

Слишком страшный вопрос.

Гэбриел Франсон пригнулся к ней с заднего ряда, небрежно облокотив руку о спинку ее скамьи. Рукав его безукоризненной черной рубашки задрался, обнажив мужское запястье с часами, которые замаячили прямо у Рори под носом. Циферблат был закрыт прозрачным стеклом, позволяющим увидеть часовой механизм во всех деталях. Его мосты и пластины складывались в стилизованное изображение черепа, в зубах которого находилась миниатюрная конструкция с крошечным фиолетовым камнем посредине.

– Это? – он безошибочно определил, куда направлен ее взгляд. – Небольшое усложнение механизма, система, компенсирующая земное притяжение и обеспечивающая часам сверхточность.

– Турбийон позволяет нивелировать притяжение Земли, но не до конца, – проговорила Аврора вполоборота к нему. – Минус одна, плюс две секунды погрешности все-таки есть.

– Какие глубокие познания! – судя по голосу, он усмехнулся. – Я поражен.

– В доме отца весь чердак был завален старинными книгами, – она и сама не знала, зачем объясняет это. Зачем говорит что-то обыденное, когда от одного его присутствия рядом ее начинает трясти. – Может, среди них даже были какие-то ценные издания. В одно очень дождливое лето мы с подругой не вылезали с того чердака.

– Я крайне неравнодушен к вещам со своей историей и, чем она интереснее, тем лучше, – сообщил Гэбриел и спросил с интересом. – Вы показывали эти книги букинисту? Там оказались редкие?

– Отец сжег их на заднем дворе. Ему не нравилось, что мы роемся в старых пыльных вещах. Наверное, боялся, что подхватим какую-нибудь инфекцию или нас покусают крысы.

– Хочешь его увидеть? – как ни в чем не бывало спросил Гэбриел Франсон.

– Свидания запрещены, – с минутной заминкой ответила Рори.

Как будто это был самый обыкновенный вопрос.

Сколько раз она говорила себе: нет, ты сходишь с ума, тебе кажется, этого просто не может быть…

Потому как, если это правда, она страшнее того, что произошло в ту ночь между ней, Чадом и Скуиллером Батчем. Она так страшна, уродлива, так безнадежна, что содрогаешься, стоит лишь хоть на мгновение поверить.

Боже правый, лучше бы она действительно повредилась в уме…

– Любой запрет можно обойти. Если ты действительно этого хочешь, разумеется.

Теперь Гэбриел уже не позади и по левую сторону от нее, теперь он прямо за ней. Рори чувствует его дыхание на затылке – в уязвимом месте под наскоро забранным пучком ее темно-рыжих волос и холодок пробегает вниз, под воротник блузки прямо по выпрямленной спине, затекшей от напряжения.

Бригита сидела, не оборачиваясь, как будто совсем позабыв об Авроре, хотя обычно не отпускала ее от себя, под высокими сводами ворковали голуби, мимо прошел священник, задев край скамьи своей пурпурной сутаной.

Все было как всегда, повседневно, обыденно, но ей не было места в этой обыденности, так же, как и тому, кто находился за ее спиной.

– Я думала, что… – язык слушается ее с трудом, словно она не пила несколько дней, оттого голос звучит невнятно и сипло, как у глубоко простуженной. – Я думала, что вам запрещено находиться здесь…