– Резьбу сорвала. Ты че с ним тут делала? – он поворачивается ко мне и расстреливает меня яростным взглядом.

– Я… просто повернула. Он… он не поддавался…Я надавила и…– развожу руки в стороны. Стараюсь не мямлить, а говорить уверенно. Это не я виновата! И никто не виноват в том, что у Волкова даже кран такой же, как он сам – с придурью!

– Надавила она…– рычит волком. – С ним надо нежно. Как с мужиком.

– С кем?

– С вентилем.

Э… а в чем логика?

– Ну вентиль! Мужской род, але, – уточняет как для слабоумной.

Аа-а… ну да. О такую логику и порезаться можно.

Демонстративно закатываю глаза, складывая руки на мокрой груди, а когда возвращаю взгляд Волкову, замечаю странное молчание. Он молчит и не двигается словно его отключили. Кошусь на него, подмечая непонятное сосредоточенно-мечтательное выражение лица.

Отслеживаю путь застывшего Пашиного взгляда. И захлебываюсь возмущением, понимая, что он в открытую пялится на мои соски, от холода пытающиеся прорвать острыми вершинами насквозь мокрую белую майку.

Павел

Мои босые ступни стоят в ледяной луже, футболка противно липнет к торсу и с челки капает вода. По всем адекватным параметрам я должен дрожать от холода после такого душа, но горячая волна от вида стоящей напротив девчонки, прокатившаяся по телу, дает противоположный эффект – мне жарко. Воздух в моей раздолбанной ванной мгновенно густеет и парит как в натопленной сибирской бане.

Потому что Грызунья…она…

Бля…

Ей слишком идет быть такой – мокрой насквозь. С облепившей маленькую высокую грудь белой майкой, ставшей настолько прозрачной, что мне не приходится догадываться о цвете ее острых девичьих сосков.  В микроскопических шортах, не скрывающих смуглые стройные ноги с выраженной икроножной мышцей и тонкими щиколотками. С широко распахнутыми серыми глазами, отчего они кажутся загадочно раскосыми. С приоткрытыми капризными губами бантиком, которые выглядят как приглашение.

Она вся выглядит как приглашение, потому что и не думает прикрыть свою чертову почти голую грудь, хотя видит, как я на нее пялюсь. Стоит и ошарашенно смотрит на меня глазами, в которых зрачки медленно становятся шире, словно гипнотизируя. Если это не отклик, то я ни хрена не разбираюсь в женских реакциях, но мои собственные реакции примитивны, когда вижу, как она взглядом ощупывает мое тело. В голову тут же ударяет безбашенная дурь, в крови закипают тупые инстинкты и метеором пронесшаяся мысль о спонтанном сексе с этой врединой сбивает дыхание. В паху болезненно тянет, принуждая к действиям, и я одним широким шагом сокращаю расстояние между нами до ничтожного минимума.

У Лины округляются глаза, когда моя мокрая футболка впечатывается в ее. С губ бантиком срывается сдавленное «О-о-о», что звучит дико многообещающе. Почти так же многообещающее, как чувствовать, как мне в грудь впиваются ее твердые соски, а теплое девчачье дыхание оседает на моей шее в районе кадыка.

На автомате беру Зайцеву в охапку, впечатывая в себя и успев впечатлиться ее тонкостью, и, склонившись, жадно накрываю приоткрытые губы своим ртом.

У девчонки податливые, нежные губы с привкусом ягодной жвачки из детства. «Девочка бабл-гам» – звучит в голове, заставляя внутренне улыбнуться.

Толкаю язык во влажную горячую глубину рта, обхватывая пятерней ее затылок, зарываюсь пальцами в тяжелые намокшие волосы.

В паху настойчиво свербит, и я прижимаюсь к ее мокрым шортам бедрами, чтобы девочка ощутила мой фундаментальный стояк и желательно потрогала.

В башке происходит микровзрыв, от его шума не врубаюсь, что вообще происходит, и не разбираю невразумительного мычания Лины, пока трепыхается в моих руках.