– Ножевой старичок! – с уважением произнес Левка.

Махно размышлял.

– Ну и шо ты решил, дедок? – спросил он у заволжского анархиста.

– Не покоряться и… принять смерть… Хочется мне какое-то геройство сотворить и через то в людских душах поселиться. Вот это и будет моя новая жизня. А другой не хочу.

– А нам что посоветуешь?

– Ну, вы еще молодые. Нельзя, чтоб вас так, без толку постреляли. Вам жить надо.

– Покорившись?

– Ну, сегодня покорились, а завтра разъярились… А ты, малой, – обратился он к Махно, – еще долго будешь скакать, как необъезженный конек… Бежать тебе надо.

– Бежать? А куда? На Украине немцы, здесь большевики… Да и как убежишь?

– Была б охота, а вода дырочку найдет. В Москву беги, там, говорят, правда. Кропоткин там, Петра Лексеич. Он народ понимает. Вон какую революцию сочинил – на всю Рассею революцию!

– А говорят, Ленин.

– Ленин, конечно, тоже. Но его, вишь ты, помощники окружили, из бывших авокатов, всю правду скрывають, на анархию наговаривають… А Петра Лексеич старенький уже, ему бы кого помоложе в подмогу. Примирить бы их, Ленина с Кропоткиным. И, может, снова будем в дружбе и понимании. Большевики, вишь ты, сначала тоже как анархисты были: все старое рушили напропалую, а преж всего армию! Ить как вначале сказано было: царску армию сменит вооруженный народ. А что вышло? Теперь этот самый вооруженный народ берут в тиски…

– Хорошо бы в Москву, – вздохнул Задов.

– А-а, – махнул рукой Махно. – Хоть здесь помирать, хоть в Москве. Один черт!

– Разочарованный, стал быть? – спросил дедок.

Махно не ответил.

– Это бывает. Ты, видать, хотел жисть переобустроить, а она сама тебя переобустраиваить. Это как на болоте. Прямиком итить нельзя. По кочкам надо бы, по кочкам… – Подсвечивая себе лучиной, дедок стал тщательно осматривать потолок «внутрянки». Потом обратился к Левке: – Слышь, бамбула! У тебя силы на десятерых хватит. Вот ежели ту досочку подломишь – поднимешь край крыши. А энтот, – кивнул в сторону Нестора «анархист Заволжья», – он пролезет. А там в заборе дырку найдет… Жить захочешь – змеей станешь!

Дедок подтащил к стене несколько досок, валявшихся во «внутрянке».

– А часовой? – спросил Задов.

– Часовой об энту пору спит в копнушке в саду. Мобилизованные парни, они спать горазды.

Левка, встав на доски, могучими руками приподнял край тяжелой крыши. Поскрипывали гвозди. Левка то и дело приостанавливался, прислушивался. И снова напрягал могучие плечи. Пот катился по его лицу.

Дедок ему подсвечивал.

Наконец между крышей и стеной образовалась щель, сквозь которую завиднелось звездное небо.

– Полезай! – прокряхтел Задов.

– Слушай, Левка, я вернусь! Я тебя выручу!

– Полезай! – хрипел бомбист. – В Москву пробирайся! Правду нашим донеси! Правду!

– Стой! – Дедок достал откуда-то из-под подкладки пачку бумажных денег, сунул Нестору в карман. – Москва, вишь ты, слезам не верит, а денежки береть…

– Откуда они у тебя, дед?

– Я ж сказал: я и тещу в рукаве пронесу, не то что деньги…

Левка только тяжело дышал, когда Нестор карабкался по нему, как по дереву, и мало-помалу ввинчивался в щель. Спустя несколько мгновений он мягко спрыгнул на землю.

Левка опустил край крыши на место, сел в угол, вытирая рубахой лицо.

– Я тебя вытащу, Левка! – донесся снаружи громкий шепот Махно.

– Уходи!.. – Задов переводил дух. – Чуть жилу не надорвал. Как батя покойный…

– Животом дыши, животом, – посоветовал дедок.

Задов пыхтел.

– Доберется ли? – спросил он у старика.

– Энтот?.. Энтот куда хочешь доберется. Только пока он доберется, да пока что к чему, нас просто стрельнут. Оченно даже возможно.