Выйдя на свободу, Нестор начал жить по законам своего анархического братства образца 1905 года. Построение нового общества зажиточных, наделенных землей крестьян, создание коммун на месте латифундий, союз с рабочими на почве добровольного обмена продукцией – вот его идеал тех времен.

Жизнь выплюнула его как вишневую косточку. Из этого зернышка должно было прорасти невиданное дерево, с плодами, гибельными не только для самого Махно, но и для самых близких ему людей. Потеря жены и ребенка была лишь прологом. Махно с опозданием, только сейчас вступал в мир большой крови.

Чекисты, как водится, облюбовали для себя приземистый, похожий на крепость особняк на главной улице Царицына.

Нестора втолкнули в кабинет, который хранил следы купеческой роскоши, и грубый канцелярский стол казался здесь инородным телом. Он попытался разглядеть хозяина кабинета, который сидел у залитого вечерним светом окна.

– Ну что, Нестор? – спросил человек, голос которого показался Махно удивительно знакомым. – Все своими цацками забавляешься? Анархическими?

Человек поднялся, вышел из-за стола. Сделал знак охраннику с винтовкой, чтобы тот удалился.

– Мандолина-а? – удивленно произнес Махно, не веря своим глазам.

Человек захохотал. Да, это был уже немолодой, утерявший былую гибкость и воровские вихлявые движения приятель Нестора по тюремным мытарствам, старавшийся в те давние времена в меру своих понятий помочь ему.

Теперь на нем был китель, кавалерийские шаровары, сапоги-вытяжки, ременная амуниция и револьвер в кобуре. Не шаловливый уголовник стоял перед Нестором, а серьезный представитель новой власти.

– Мандолина, – повторил Нестор, осматривая знакомца. – Н-ну, брат, и вознесло тебя!..

– Для начала: я для тебя не Мандолина и не брат. Не люблю фамильярности! – строго предупредил Нестора бывший дружок. – Сейчас я особуполномоченный ГубЧеКа Роман Савельевич Кущ!

– Я и говорю: вознесло, – вроде бы даже порадовался за товарища Нестор.

– Вот именно. Скажу для ясности: был в ссылке в Сибири, попал к умным людям. Открыли глаза, обучили, сделали мыслящей личностью. После революции примкнул к большевикам. К твоему сведению, на их стороне и сила, и правда… Сейчас вот помогаю строить новое общество, расчищаю, так сказать, капиталистические завалы. Опыт, ты знаешь, с юности у меня большой. На мякине не проведешь.

Роман Савельевич говорил отрывисто, четко, умело, сыпал формулировками. Но что-то в его речах было вторичное, не свое. И это почувствовал проницательный Махно.

– А вот это: трынь-брынь? – провел пальцем по губам Нестор. – Забросил?.. Жаль! У тебя ж такой талант был. Мог бы где-нибудь в цирке выступать.

– Насмехаешься? – спросил Мандолина. – Ты хоть знаешь, где находишься? И что такое ЧеКа?

– Слыхал краем уха.

– Карающий меч новой, советской власти. Важнейший орган борьбы с контрреволюцией и саботажем… А воюющий без меча – обыкновенный сопливый буржуазный болтун. Таким, к примеру, был Керенский. Не согласен?

Махно задумался.

– Ну почему же? Насчет Керенского согласен. А вот насчет меча, контрреволюции и саботажа, так это не про меня. Я больше за советску власть, чем ты, это факт. Я, замежду прочим, председатель Гуляйпольского Совета трудящих селян и солдат. Так шо ты своим мечом на меня не махай. Не в ту сторону махаешь!

Бывший Мандолина улыбнулся. Он был настроен благодушно. Встреча с Махно внесла в его жизнь оживление, пробудила память о прошлом, о «юности заблудшей».

– Ну и народ вы, анархисты. Оружия понацепляли, а карающий меч отрицаете! Или ты мне скажешь, никого не убивал? С чего тогда вдруг на вечную каторгу приговорили? За карету с деньгами? Брехня. Там кровь была, точно!