Я ненавижу врать близким людям. Все, что угодно, но не это.

Особенно же ненавистно мне было сейчас обманывать Настю. Но я не могу позволить себе втягивать в свою ситуацию еще и ее – раз уж вынужденно втянула Захара.

Но Захар – мужик, разберется как-нибудь, если что, да и не грозит ему ничего. Подумаешь, устроит мне встречу с нужным человеком… А вот Настя непременно влезет во все по уши, и я буду считать себя виноватой, а мне сейчас лишний моральный груз не особенно кстати.

Всю дорогу из аэропорта я, как могла, прятала от нее глаза – невыносимо было видеть, как она подозревает что-то и пытается понять, что именно происходит.

Да, я нынче выглядела совершенно иначе, чем всегда, но у меня не было ни сил, ни времени, чтобы хоть как-то привести себя в порядок и не пугать Настю.

У меня был железный принцип – никогда, ни при каких обстоятельствах не выходить из дома и, тем более, не появляться в общественным местах без макияжа и с дулькой на голове.

Но сегодня я просто не нашла в себе сил заняться внешностью, да и желание поскорее убраться из квартиры тоже не оставило мне шансов.

Ничего, посплю, утром приму душ, накрашусь, волосы уложу, как обычно, и все будет иначе. Возможно.

В квартире Лавровых ничего не изменилось с момента моего последнего приезда. Собственно, в этой квартире ничего не менялось уже лет десять – ровно с тех пор, как Настя потеряла работу.

Тут по-прежнему было чисто и уютно, но и на мебели, и на обоях, и на кафеле в ванной комнате лежала печать какой-то вынужденной старомодности, когда люди хотят, но не могут ничего изменить, а потому стараются хотя бы поддерживать видимость.

Настя всегда была маниакально чистоплотна, едва открыв глаза, хватала тряпку для пыли или принималась чистить и без того блестевшую плиту, прежде чем сварить кофе к завтраку.

Но с каждым годом, и я замечала это, приезжая к ним, этого рвения в ней становилось все меньше и меньше, да и сама она как-то потухла, что ли. Угасла надежда на что-то лучшее. Она больше не искала работу, смирившись с ролью домохозяйки, а Захар то ли не замечал этого, то ли ему так было удобнее.

Он достаточно зарабатывал, чтобы платить домработнице, но зачем, если всегда есть Настя? Логично…

– Я тебе на диване постелила, – объявила Настя, едва мы вошли в квартиру. – Захар, мы вернулись, – крикнула она, совершенно не смущаясь тем, что часы в прихожей показывали половину четвертого.

– Я слышу, – Лавров появился из спальни, сразу обнял меня: – Ну, отлично, что прилетела. Вы голодные?

– Ну ты смотри, – протянула Настя насмешливо. – Неужели соизволил плиту зажечь?

Захар поморщился:

– Не начинай. Я просто запек семгу с картошкой.

– И это кстати, – вмешалась я, почувствовав напряжение между супругами. – Я что-то после коньяка есть захотела.

Настя удивленно посмотрела на меня:

– И давно ты по ночам семгу с картошкой ешь?

– Ну, вот сейчас дебют у меня будет, – просипела я, направляясь в ванную. – Вот руки только вымою.

– А у меня и коньячок имеется, – радостно сообщил уже из кухни Лавров.

– Алкоголик, – процедила вошедшая вслед за мной в ванную Настя.

– Ты чего это? – удивилась я, намыливая руки и подставляя их под струю воды.

– Да ничего! – шепотом проорала Настя. – Заколебал! И так почти каждый день, а теперь еще и повод законный – ты же приехала!

– Я не буду с ним пить.

Настя вдруг осеклась, хлопнула себя по губам ладонью и жалобно посмотрела на меня в зеркало:

– Стась, ты только не обижайся… я не к тому, что ты приехала и будешь его тут спаивать, он и без тебя с этим отлично справляется…