Выражение лица мужчины сразу же изменилось.

— Так торопитесь меня покинуть? — голос, помимо его воли, прозвучал холодно. Настя не могла это не почувствовать и виновато опустила взгляд. — Простите, не хотел вас обидеть, просто день тяжелый. Вот сейчас осмотрю вас и буду принимать решение о выписке.

— А я хорошо себя чувствую, — она взглянула на него.

— Мне нужно посмотреть ваш живот, нет ли уплотнений, — пояснил он. — Ложитесь на кровать и оголите животик, пожалуйста.

— Может не надо?

— А что такое?

— Ну, вы надавите, и наверняка будет больно, я боюсь, — опустила глаза.

Сашка не смог не улыбнуться.

— Не будет, обещаю, ложитесь.

Девушка печально вздохнула и, сняв халатик, подняла сорочку, оголяя живот, и легла на спину.

— Как вообще самочувствие? — Саша присел рядом на кровать, и положил ладонь к ней на животик.

Его рука была большой и горячей, и вызвала полчища мурашек, забегавших по бархатистой коже.

Настя вдруг почувствовала, какую-то робость, неловкость и стеснение. Она лежала перед ним в одной сорочке, в специальных трусиках для беременных и его горячая ладонь мягко гладила ее живот, словно успокаивала. Вот только эффект был противоположным.

— Нормально, — девушка почему-то не могла посмотреть ему в глаза.

Саша удивленно приподнял бровь.

— Нормально это как? Болит, не болит? Тянет, не тянет?

— Нууу, тянет иногда, но все меньше, — девушка смотрела в одну точку на стене, стараясь не думать о его руках.

Да их было уже две. Его пальцы аккуратно ощупывали ее живот, мягко проминая плоть, и спускались все ниже, к месту, где был шов.

— Уммм…. — Настя дернулась, когда он надавил на область малого таза.

— Больно? — Саша поднял глаза на ее лицо и замер.

Замер потому что она в этот момент смотрела ему в глаза, и что-то было в этом взгляде такое, что он не мог описать. Они словно остались один на один, и не было ничего больше вокруг. Они словно увидели вдруг друга, впервые, по-настоящему.

Он увидел, что она не совсем юная девушка, за которую он принял ее в начале, а уже вполне созревшая женщина. Женщина, к которой его безумно тянуло. Спорить и отрицать это, было глупо. И которую он и правда не хотел выписывать, потому, как ему нравилось заходить к ней и любоваться.

Настя положила ладошку на его ладонь, что по-прежнему лежала на ее животе, и буквально обжигала кожу, и медленно повела чуть ниже.

— Вот тут обычно тянет…. — прошептала она.

Сашка сглотнул, с ужасом понимая, что ему становиться жарко, когда она него так смотрит. Надо было что-то сказать, надо было собраться, но он не мог. Он забыл, кто он, что он, что он тут делает, и, что вокруг есть мир, что есть что-то кроме ее глаз.

Но ему напомнили. Дмитрий Николаевич, широко распахнув дверь, вошел в палату.

— Ну, как ту наше розовопопое счастье? — вопросил неонатолог.

Сашка вздрогнул, и как нашкодивший мальчишка убрал руки с женского живота, но потом, опомнившись, вернул их и закончил осмотр.

— Все нормально, шов зарастает. Еще какое-то время тянуть будет, — объяснил девушке и обернулся на коллегу.

— Ты че орешь, не видишь, ребенок спит!

— Вообще-то, уже не спит, Александр Валентинович! — Дмитрий подошел к кроватке и взглянул на девочку, что и правда не спала, а моргала глазками на мир вокруг. — Привеееет, привет моя крошка! Как ты тут? Тебя не обижают?

Дима с невероятной нежностью вынул младенца из кроватки и положил на пеленальный столик.

— Что вы такое говорите, Дмитрий Николаевич, кто ее может тут обидеть? — обиделась Настя, поправляя сорочку и подходя к врачу.

— А вот, поди знай, мамочки нерадивые, пеленать не умеют, ручки, ножки не туда запихнут, — подтрунивал по-доброму доктор.