Вдруг очень отчетливо вспомнилось, как однажды пришла в холостую квартиру. С мужем мы уже развелись – просто не сложилось. Обиды нарастали снежным комом, давили и, наконец, расплющили наш хрупкий замок счастья так, как свирепые волны расплющивают песочные замки. Я сидела на кровати и горько плакала, как маленькая девочка. Чудилось – больше ничего в моей жизни не случится. Ничего хорошего. Впереди многие годы одиночества, когда обнимаешь во сне подушку и просыпаешься в холодной, пустой кровати.

– Дочка? – мягкий, немного надтреснутый голос позвал в гостиную. Я вошла, уже зная – мама заглянула в гости. У нее был свой ключ, и мама словно чувствовала, когда мне так сильно нужна поддержка, слова утешения, чье-то участие.

Она улыбнулась – светло и тепло, похлопала по белой коже пухлого дивана. Я присела и обнаружила рядом две стопки новеньких носков… Мама зарабатывала немного, не жила на широкую ногу. Но почему-то этот маленький жест заботы, этот недорогой подарок стал для меня самым ценным на многие годы. Я перебирала в руках носки – белые, розовые, голубые – и понимала, что не одна. Мама… она будет всегда. Мужчины приходят и уходят. Страсть затухает, словно костер, лишенный дров, превращается в пепелище пустых воспоминаний. А мама – она на всю жизнь… Вот только, как выяснилось, не мою.

Слеза скатилась по щеке, пощекотала кожу и капнула с подбородка. Рис схватил, стиснул в объятиях и куда-то унес. Я зашлась рыданиями, затряслась, словно в лихорадке. Мама… я просто не могу, не в силах потерять тебя. Минуло столько лет, а я по-прежнему вспоминаю те носки. Хруст бирок под пальцами, шелковистую ткань, кружева. Я так люблю тебя, мама! Не уходи, не бросай меня больше…

Некоторое время я просто рыдала в руках у Риса, не помня и не осознавая, что творится вокруг. А когда очнулась, то обнаружила, что мы уже в машине и летим – туда, в больницу, где многие годы безмятежно спит в коме пациентка Милисента.

Черные металлические копья больничной ограды сверкали в ярком свете летучих светильников. Ослепительный хоровод фонарей выхватывал из тьмы скамейки, пестрые анютины глазки на клумбах и белое здание… Запах ванили, вишневого компота, свежей выпечки просачивался в салон. Я напряглась из последних сил, собрала себя по кусочкам. Сейчас придется выходить, что-то делать в отчаянной панике, куда-то спешить на ватных ногах. Но Рис выскочил наружу и произнес:

– Жди.

И я замерла, словно жук, что заснул под древесной корой до новой весны. Зима заметает убежище снегом, сковывает ледяной коростой. Рядом завывают вьюги, кружат метели, трескучие морозы продирают случайного путника до костей, а жук ждет в своем привычном анабиозе, созданном самой природой…

Я не смотрела на больничный дворик, ушла в себя, постаралась отвлечься. Думала о том, какие сети лучше применить в логове заговорщиков. Какие заклятья использовать для защиты, какую тактику и стратегию. Вспоминала древние магические схватки – безумные и кровавые. Как мы зачищали после них города, леса и поля. Ловили остатки заклятий почти как охотники за призраками из голливудского фильма моей молодости.

Не знаю, сколько прошло времени. Только задний отсек автомобиля открылся, туда что-то погрузили, и Рис заскочил в салон. Погладил по плечу и дал знак автопилоту возвращаться в офис Бриолиса.

На Мейлимир опускалась ночь, и город походил на искаженную объемную шахматную доску. В жилых районах господствовал полумрак. Только дома и дороги вырывали из мглы стройные шеренги летучих фонарей. Зато в развлекательных районах день словно и не заканчивался. За окнами машины будто мелькали сотни часовых поясов, перемешанные по воле шутника-бога и скомпонованные как попало. Раннее утро сменялось глубокой ночью, яркий полдень – вечерними сумерками.