Аня отошла на пару шагов назад и сделала пару фотографий.

– Не теряемся и держим фонари включенными, – негромко сказал Максим.

– Фото без комментария сразу на канал, – сказала Аня, – как учил меня великий гуру.

Она похлопала меня по спине.

– Взгляни какая прелесть. По ним определенно заинтересуются нашей будущей историей.

– Или найдут наши холодные трупы, – невесело отозвался Максим. – Идемте. Только смотрите под ноги.

Все вокруг казалось серо-белым, словно другие цвета просто ушли из этого городка вместе с людьми. Я ожидал что-то вроде улицы с двумя рядами домов, один конец которой упирается в шахту. Но городок был совсем другим. Мы шли вдоль бетонной стены огромного здания, узкие окна которого уцелели и отражали молочную пелену. Тут было что-то вроде фабрики или ангара – не понять. На табличках у заколоченных дверей не разобрать букв, краска давно слезла, обнажив ржавый металл. Справа стояли один за другим два барака. В потемневших от времени бревнах зияли проемы выбитых окон. Еще одно здание чуть поодаль – трехэтажное. На его плоской крыше проглядывала сквозь туман паутина антенн и проводов. И что-то огромное серым валуном застыло между его стеной и деревянным ангаром.

Аня шла впереди, держа перед собой телефон и записывая каждый шаг. Я пару раз пытался пересечься с ней взглядом, но у Ани было то самое выражение лица, когда она полностью погружена в себя и почти не реагирует на внешние раздражители. Максим замыкал наш маленький отряд. Я пытался заговорить с ним, но он только приложил палец к губам и кивнул в сторону дороги. Я так и не понял, что он имел в виду.

С каждым шагом туман становился все плотнее. Но у самых скал он заметно редел и обнажал неровные, изъеденные ветрами и машинами склоны. Бетонная плита, перекрывавшая вход в штольню, хоронила все наши надежды пробраться внутрь. Из-под нее торчали ржавые рельсы, на которых покоилась не менее ржавая вагонетка. На ее дне поблескивал лед.

– Судя по карте, тут неподалеку еще одна штольня, – громко шепнул Максим.

– И совсем невелики шансы, что она не запечатана как эта, – добавил я.

Аня покусывала губы.

– Попробуем найти другой вход или сначала в поселок?

– Поищите, – сказал я. – А я пока осмотрюсь.

– если что – орем четко и в полный голос, – усмехнулся Максим. Они заспешили вдоль склона и вскоре скрылись в тумане. Только яркий экран телефона, который Аня держала почти над головой, все еще блестел сквозь пелену.

Я остался в тишине. Ковырнул ногой мерзлый камень, и он отлетел к вагонетке. За бетонной плитой едва слышно выли сквозняки. Оставаться одному в подобном месте было бы жутковато, но, к счастью, ни к темноте, ни к заброшенным местам я не питал особого страха. Только уважение как к произведению искусства. Красота запустения – сама по себе искусство, которое мало кто ценит. Что бы тут не происходило на самом деле, это место точно достойно хорошего поста в блоге. Я опустил сумку на землю и зашагал в сторону поселка. С каждым шагом очертания домов становились все темнее, словно они выплывали из глубины. На стенах следы краски. Жирная стрелка указывала на медпункт, которого не было видно в тумане. Под самым откосом крыши покачивался разбитый фонарь.

Дверь протяжно скрипнула, впустив меня в узкий коридор, за которым из распахнутых дверей струился на пол бело-молочный свет. Тут когда-то жили люди, но сейчас не осталось почти ничего, кроме стен и остатков мебели. В конце длинного коридора виднелась лестница на второй этаж. Я неспеша брел по узкому проходу, заглядывая в приоткрытые двери. Закрытые старался не трогать. Все же легкое чувство неловкости оставалось, хотя чьи-то ноги бегали по этим доскам лет сорок назад, а может и больше. Две комнаты были абсолютно пусты, только обрывки старых желтых газет устилали дощатый пол. В третьей стоял стол со следами клеенки. Над ним, почерневшая от времени, висела картина и казалась темным окошком в стене. На полу лежали корешками вверх раскрытые книги и даже старый, свернутый трубочкой журнал.