аргументы «Бытия и времени» сохраняют свое большое значение, если читать их глазами Канта и Кьеркегора. Несмотря на политическую амбивалентность стиля, я [sc. Хабермас] рассматриваю этот труд как результат длительной истории детрансцендентализации кантовского субъекта; своевольно используя средства феноменологии Гуссерля, «Бытие и время» четко концептуализирует важное наследие американского прагматизма (Habermas 2015).

Бросается в глаза, что Хабермас рассматривает и защищает «Бытие и время» в перспективе собственных философских интересов как вклад в посткантианскую теорию субъективности. Но тем самым устраняется сама возможность подвергнуть этот труд критическому анализу в свете ЧТ, поскольку оказывается скрытым то, что связывает обе фазы мышления Хайдеггера – до и после 1929–30 годов. Важно найти точку зрения, которая бы высветила философски сомнительное в «Бытии и времени» с учетом позднейшего развития. И если философским фундаментом, на котором базируются поддержка Хайдеггером национал-социализма, псевдофилософское обоснование существования народов разного уровня, отказ от просвещенного модерна, отвержение разума и науки, является мысль о всякий раз историческом характере истины бытия, то философскую дискуссию о месте «Бытия и времени» нужно направить на системное ядро подразумеваемой здесь темпоральной онтологии и предположенную ей концепцию временности Dasein. Это не означает, что отстаиваемая там философская программа оставалась неизменной до 30-х годов и в такой форме стала основой политической поддержки национал-социализма. В то же время необходимо – особенно в связи с попытками подвергнуть значимость первого из главных трудов Хайдеггера свободному от предубеждений критическому анализу – направить взгляд на основную идею хайдеггеровского мышления – идею временности и конечности бытия и мышления: именно на этой мысли основаны радикальная критика Хайдеггером разума и его выбор в пользу национал-социализма; у него это две стороны одной медали. Поэтому следует решительно возражать против всех попыток расценить хайдеггеровскую критику модерна и рациональности как важный вклад в самопознание современного человека, бросающий свет на «слепые пятна» Просвещения, или же как проницательный диагноз проблем современности, каковые якобы нужно полностью отделить от возмутительных политических поступков Хайдеггера. В дальнейшем мне хотелось бы сосредоточиться на проблеме, ставится ли «Бытие и время» под вопрос из-за позднейших ярко выраженных связей философии и политики и если да, то насколько. При этом я буду опираться на авторитет самого мыслителя, остановившись на критике, которой Хайдеггер подверг «Бытие и время» в своих ЧТ 30-х годов. Как сам Хайдеггер оценивает последовательность и разрывы в развитии своего мышления? Возможно ли проблематизировать философию раннего Хайдеггера, рассматривая его высказывания о философских выводах «Бытия и времени» как индикаторы его ошибок? Плодотворным представляется рассмотреть именно положительные оценки его так называемого главного труда, которые могут выявить всё принципиально сомнительное в этом мышлении. То, что особо ценит деградировавший в поборника национал-социализма мыслитель, может оказаться достойным самой резкой критики, во всяком случае тогда, когда им поддерживаемое становится философской основой возмутительных политических высказы ваний.

Хайдеггер решительно отвергает толкования «Бытия и времени» как экзистенциальной философии или антропологии, к которым прибегают Хабермас и другие во имя спасения «Бытия и времени»: