– Сволочь, – успел крикнуть он и тут же застонал с заломленной за спину рукой. – Японский! Японский Генштаб! Пусти, морда косоглазая!

– То-та! Сам морда! Лысая! – выдыхая воздух, сказал капитан и свободной рукой поднял Степана за ворот гимнастёрки: – Японски Генстаб – луцце!

Степан медленно распрямился, выдохнул, лениво повёл плечами и вдруг развернулся, ухватил капитана обеими руками за правую кисть, поднял её и, резко подсев, попытался вывернуть за спину, проскочив у капитана под мышкой, но неожиданно охнул, схватился за пах и присел на обеих ногах.

Несколько секунд оба шумно дышали и молчали.

Степан поднял на капитана глаза и спросил:

– А если бы ты чуть сильнее двинул, и чё? Яичницу прямо в сапогах жарить?

Капитан присел перед Степаном тоже на корточки, нос к носу, и произнёс:

– Японски Генстаб красивый еси! А твой я-и-сыница исё при тебе!

– Ладно, хрен с тобой.

Степан неожиданно легко распрямился и, пружиня на упругих толстых ногах в литых хромовых сапогах, прошёлся по кабинету.

– Спасибо, что уберег, век не забуду!

Капитан как ни в чём не бывало вернулся за свой рабочий стол. Степан ещё немного потоптался по скрипучему деревянному полу, на месте ему явно не сиделось.

– Эй, ты! Убивец моих будущих детей, а ты где так ловко научился хорошим людям руки за спину заворачивать?

Похожий на китайца капитан, которого Соловьёв назвал Саньгэ, затянулся папиросой, густо выдохнул дым, уткнулся в бумаги и сказал:

– Пока твоя Москва развлекался, я здесь своя правда стоял. Китайса хоросо борьба знает. Они били – я уцился.

– Китайса, китайса! – Степан задумчиво почесал в начинающем лысеть затылке. – А говорят, ещё японса хорошо борьбу знают.

– Японса я не знаю, китайса знаю!

– Где бы мне взять такого китайса да моих гавриков подучить.

– Им не нада! Они нада стреляй умей, ножик умей, а главное, молчи умей.

– Много ты понимаешь! Молчи умей, не ссы умей! Всё умей! Всё надо умей! Там ничё лишнего нету! Слушай, – вдруг без всякого перехода спросил он и хитро подмигнул, – а китайский мандарина так ходит?

Он надул толстенький живот, подоткнул руки в бока и смешно, враскорячку, мелкими шажками прошёлся по комнате, Саньгэ с медленной угрозой поднял на него смеющиеся глаза.

– Ладно, ладно! Знаю! Так ходят японск самурай! Я вот чё хочу тебя спросить. Герасимов этот, как он, разговорчивый мужик? На контакт идёт?

Капитан задумался, откинулся на спинку стула, его лицо исчезло в темноте, в свете лампы остались только бритый подбородок, блестящие пуговицы застёгнутого ворота гимнастёрки и положенные на стол прямые руки.

– Это было за две недели до твоего прибытия, в конце марта. Да, вот справка, читай!

Степан взял из его рук скреплённые бумаги, полторы страницы текста и начал читать.

Соловьёв вчитывался в машинописный текст сухого оперативного документа и внутренним зрением видел то, что происходило в китайском городе Сахалине в ту ночь, как будто бы сам принимал участие в операции. Он видел, как несколько чёрных фигур, чуть шурша обувью по прибрежной гальке, сели в четыре лодки, кто-то тихо сказал: «Пошли!», и четыре пары вёсел бесшумно загребли воду. Через час лодки подошли к берегу в километре от Сахалина, из них высадились шесть человек, и лодки также тихо ушли вниз по течению. Группа обошла город по западным окраинам и с юга зашла в тёмные кварталы. Примерно через час на одной из улиц недалеко от единственного на ней двухэтажного бревенчатого дома остановилась двухосная телега. Возница на телеге курил трубку и мурлыкал под нос китайскую мелодию. Он просидел минут тридцать, и на улице, со стороны Амура, появилась пошатывающаяся человеческая фигура. Пьяный мужчина шел, опирался о заборы и матерился. Он приблизился к дому, вошёл в заскрипевшую калитку, и тут же бреханула и заскулила собака.