Сегодня – понедельник, 24 января 1938 года – был последний день из отведённых ему для наблюдения двух недель. Итоги Кэндзи не радовали, зацепиться было не за что. То, что сегодня был последний день, Кэндзи очень огорчало, и он терпеливо ждал, когда Сашик выйдет из дома.

«Ничего, ничего! – подумал он с надеждой. – Как они говорят: «Бог не выдаст – свинья не съест!»

Сашик стоял на Китайской улице рядом с дверями известного в Харбине кафе «Марс», расположенного в доме харбинского старожила – грузинского миллионера Хаиндравы; холод сумерек пронизывал до костей; он замёрз ещё на работе – японцы, хозяева транспортной конторы, были экономными и сами, казалось, не чувствовали холода, поэтому топили печи почти символически. А вчера было воскресенье, и они их не топили целый день.

В общем, он выдерживал этот холод, но, когда десять минут назад вышел на улицу и пешком прошагал несколько кварталов от Участковой до Китайской, стало невмоготу. Он мог зайти в кафе и там согреться, но они с Соней, когда он провожал её в Шанхай, договорились встретиться здесь, на этом углу, поэтому приходилось терпеть.

Народ густой толпой валил в обе стороны по тротуару, здесь так с утра и до вечера, поэтому Пристань всегда вызывала ощущение весёлого живого муравейника, а особенно центральная улица – Китайская. Она была прямая как стрела и ответвлялась под острым углом от самой длинной улицы этого городского района – Диагональной. На Китайской располагались самые известные и популярные харбинские кафе, рестораны, кинотеатры, клубы, магазины и лавки, салоны модисток и даже городская тюрьма. По проезжей части катили автомобили и автобусы, русские извозчики, бежали китайские рикши.

Ветер иногда резко падал сверху и сбрасывал с крыш вперемешку с дымом сухую, колючую снежную пыль. От снега пахло свежестью, от дыма – угольной гарью; и по всей улице разносились запахи кондитерских, китайских и русских питейных заведений; с лотков разносчиков веяло то горячими пирогами, то жареными орешками или ещё чем-то, и всегда вкусно.

Кто-то тронул его за плечо, и он обернулся – это была Соня!

– Давно ждёте, «мистер» Саша? Замерзли? У вас нос – красный! – Сонины глаза блестели, она подхватила его под руку, и они быстрым шагом, почти бегом, направились к ступенькам кафе «Марс».

Мест в зале практически не было, однако расторопные кельнерши в крахмальных передниках и белых наколках разглядели озябшего молодого человека и очень красивую, розовощёкую с мороза девушку и нашли им маленький столик.

– Что тебе заказать?

– Горячий шоколад!

Горячий шоколад быстро согрел, Соня принялась рассказывать о Шанхае. Было видно, что после Харбина, в котором она тоже, как и Сашик, провела всё своё детство и юность, Шанхай её потряс. Она рассказывала о широких проспектах, о французской концессии и международном сеттльменте, о русских, которые там жили, о дансклубах, джазе, индусах-полицейских, богатых англичанах и американцах, о пальмах и зимних дождях, которые оказались хуже харбинских морозов. Это потрясло Сашика, он слушал сначала с интересом, а потом почему-то с грустью и совсем расстроился, когда Соня сказала ему, что её мать хочет, чтобы её родственники забрали Соню и её младшую сестру Веру к себе в Шанхай.

– Ну почему ты расстроился? А как твои дела с фашистами? – без всякого перехода спросила Соня. – Ну не в Хабаровск же мне ехать, – недоумённо сказала она, огорчённая его грустным видом.

– А при чём тут Хабаровск? – спросил Сашик.

– При том, что у меня там тётка живет. Ну, может быть, не тоже, в Шанхае у мамы то ли дальние родственники, то ли близкие друзья, почти как родственники, я так и не разобралась, а в Хабаровске точно тётка, мамина родная сестра, недавно от неё весточку получили.