– Эх, Степан, Степан… И где ты раньше был? Пошел бы, да годы уже свое берут… А Ивана возьмешь?

– Ваньку?! Да ему ведь только пятнадцать лет недавно исполнилось! Какой из него боец?! Я сына на верную смерть не пошлю.

– Так я и не говорю, что он будет саблей махать. Ты ведь о кормчем спрашивал?

– Ваньку – кормчим?!

– А что? К тому же не кормчим, а помощником кормчего. Тем, кто в навигацких науках силен и сможет самую большую турецкую галеру от Босфора к Дону привести.

– Ванька, ты что, и взаправду сможешь?!

– Смотря что, батя. Смогу ли управлять большой галерой, нефом или галеоном – не знаю, никогда не пробовал. Хотя дядько Матвей меня этому и учил, да только опыта у меня нет. Где тут, на Дону, галеон взять? Но вот определять место в море, когда берегов не видно, и какой именно курс держать надо, смогу. А искусство навигации что на большом корабле, что на маленьком, одинаково. И если кто знающий поможет с парусами на большом галеоне управиться, то приведу этот галеон туда, куда скажут. А еще я по-турецки и по-французски не только хорошо говорю, но и грамоту ихнюю знаю. И если какие бумаги надо будет прочесть, или написать чего на турецком, или на французском, тоже смогу. Итальянский тоже знаю, но похуже.

– Ну, Ванька… Ладно, поговорю с атаманом.

– Это не все, Степан. Твой сын – уже хорошо подготовленный лазутчик, который легко сможет выдать себя за турка. Вплоть до того, что сможет незамеченным во вражеский стан проникнуть, все, что надо, узнать и также незамеченным уйти. Либо один, либо с небольшим отрядом казаков, который он прикроет.

– Матвей, неужто получилось?! Иван – характерник?!

– Получилось, Степан. Господь смилостивился и помог мне, хотя я поначалу такого успеха и не ожидал. Ты, как отец, это знать должен. Но жене лишнего не говори. Сам знаешь, бабий язык – что помело. Выучился хорошо сын наукам, и слава Господу. Подробности ей знать не надо. А вот другим – вообще никому и ничего. Чем меньше про Ваню будут знать, тем лучше. Для всех он – помощник кормчего, в европейских навигацких науках сведущий, а также писарь и толмач с турецкого и французского. Остальное – только для атамана. А там уже атаман решит, кого в это дело посвятить, и кто с Ваней к туркам в гости ходить будет. Но об этом я еще сам с ним поговорю.

– Добре, Матвей. Я молчать буду, ты меня знаешь…

Когда отец ушел, Иван с удивлением посмотрел на своего наставника.

– Дядько Матвей, а почему ты ничего не сказал о том, что я в душу человеческую заглянуть могу? И все, что там скрыто, узнать? Лучше, чем любой кат?

– А об этом, Ваня, вообще никому знать не следует. Иначе очень многие паны и цари захотят тебя либо своим цепным псом сделать, либо извести по-тихому. Слишком опасен ты будешь для них. Запомни, как «Отче наш» – об этом никому! Про то только мне да Господу ведомо. Используй свой дар, но так, чтобы никто ничего понять не мог. Ежели с умом к делу подойти, то это не так уж и трудно. И казакам польза будет, и ты себя для дела казацкого сбережешь.

– И батьке ничего не говорить?

– Батьке – в первую очередь.

– Но почему?!

– Есть на то причины, Ваня. Батька ведь есаулом в поход идет, и если о твоем даре узнает, то постарается с твоей помощью из пленных турок все вытягивать. Да и не только из турок. А скрыть это уже не получится. Были бы в походе одни казаки, еще куда ни шло. Но ведь там и московские стрельцы будут. А среди них как пить дать и подсылы царя московского. Не может такого быть, чтобы их там не было. И если только прознают что про тебя, обязательно донесут. А после этого можешь забыть о вольной жизни. Тебя постараются либо купить, либо убить, поскольку выкрасть и силком заставить на царя работать не получится. Так что, Ваня, ни-ко-му!!! Ты для всех в походе толмач и писарь. Чернильная душа, одним словом. Ежели удастся большой турецкий корабль захватить в целости и с хорошим грузом, что можно будет его сюда привести, станешь еще и навигатором, как франки и генуэзцы это называют. Про дела лазутчика кроме атамана, твоего батьки и тех казаков, что с тобой пойдут, другим казакам знать не надобно. А уж царевым людям – тем более.