– Ты еще и хнычешь? Как сопливая девчонка? Такой же слабак, как твой отец, – отталкивая его, презрительно процедил дедушка.

Хамнет отлетел назад, ударившись ногой об угол кушетки.

– Вечно вы хнычете, скулите да жалуетесь, – невнятно проворчал дедушка, – ни капли твердости характера. Ни в чем. В том-то и проблема. Ни малейшей деловой хватки.

Хамнет выскочил из дома и побежал по улице, вытирая лицо и смахивая кровь рукавом. Он зашел в дверь своего флигеля, поднялся по лестнице в верхнюю комнату, где на тюфяке, рядом с большой родительской кроватью под балдахином, лежала маленькая фигурка сестры. Она даже не разделась – коричневая блузка, белый чепец, его завязки свободно лежали на ее шее, – просто прилегла на покрывало. Джудит сбросила туфли, и они валялись на полу рядом с тюфяком, словно пара пустых лодочек.

– Джудит, – спросил мальчик, коснувшись ее руки, – тебе стало лучше?

Веки девочки поднялись. Она посмотрела на брата каким-то туманным, отстраненным взглядом, и ее глаза опять закрылись.

– Я сплю, – еле слышно прошептала она.

У них были одинаковые округлые лица с острыми подбородками, и их золотисто-соломенного оттенка волосы одинаково топорщились над прямоугольными лбами с выступающими мысами по линии роста волос. Глаза, так рассеянно взглянувшие на его лицо, были такого же цвета – янтарные с золотистыми крапинками, – точно такие же, как его собственные. И причина такой схожести вполне понятна: они родились в один день, вместе росли в материнской утробе. Эти мальчик и девочка были двойняшками, родились друг за другом с разницей в считаные минуты. Их сходство было таким полным, словно они родились, как говорится, в одинаковых рубашках.

Он накрыл ее пальцы рукой – одинаковой формы ногти и пальцы, хотя его рука больше, шире, да и погрязнее – и попытался отогнать тревожную мысль, почувствовав горячую влажность пальцев сестры.

– Как ты себя чувствуешь? – опять спросил он. – Лучше?

Она слабо пошевелилась. Их пальцы сплелись. Ее подбородок слегка поднялся и опустился. Мальчик заметил странную припухлость у основания ее горла. И еще какую-то шишку около ключицы. Он пристально посмотрел на них. Казалось, под кожей Джудит отложилась пара перепелиных яиц. Там угнездились какие-то бледные яйца, словно ожидая своего часа, чтобы вылупиться. Одно на шее и одно на плече возле ключицы.

Она что-то сказала, ее губы разделились, обнажив вяло шевелившийся язык.

– Что ты сказала? – спросил он, наклонившись ближе.

– Твое лицо, – прошептала она, – что случилось с твоим лицом?

Он потрогал бровь, ощутив образовавшуюся там шишку и влагу опять скопившейся крови.

– Пустяки, – сказал он, – ерунда. Послушай, – более взволнованно добавил он, – я схожу за врачом. Скоро вернусь.

Она прошептала что-то еще.

– Мама? – переспросил он. – Она… она скоро придет. Скоро придет.

На самом деле мама находилась довольно далеко от дома, за городом, в ближайшей деревне.

Агнес принадлежал небольшой участок земли в «Хьюлэндсе», на ферме ее брата, протянувшийся от их родного дома до самого леса. Она разводила там пчел в сплетенных из соломы ульях – сапетках, вокруг которых пчелы целыми днями трудолюбиво и увлеченно жужжали; там также зеленели грядки лекарственных трав, цветов и корнеплодов, чьи стебли поддерживались сплетенным из прутьев штакетником. «Колдовской огород Агнес» – так, закатывая глаза, называла этот участок ее мачеха.

Чаще всего ее можно было видеть в этом саду: то она пропалывала сорняки на грядках, то проверяла прочность сапеток, то проводила обрезку растений, заодно собирая разные соцветия, листья, стручки, лепестки и семена и складывая их в кожаный мешок, подвешенный к поясу.