Я грубо схватил ее за руку. Зашипев, она попыталась вырваться, но, увидев, куда шла, ахнула и отбежала назад. Геймлпар оперся на палку и глубоко задышал, издавая мычание, похожее на песню. Ее слов я не понимал.

То, что лежало перед нами, не напоминало ни долину, ни каньон, ни речное русло. Это был самый глубокий и уродливый ров из всех виденных мною.

Старик закончил песню и простер руку, хватая воздух скрюченными пальцами, как будто пытался выловить из него разгадку.

– Земля здесь тянется, как подсыхающая грязь, – сказал он. – Это что-то новое. Мне не нравится.

Геймлпар отошел и присел на корточки в тени крупного валуна.

Мы с Винневрой осторожно приблизились к краю обрыва, преодолев последние несколько метров на четвереньках. Грязь и камни опасно срывались под руками. Я попытался прикинуть, насколько глубок и широк ров. Ни его дна, ни нижнего края противоположной стены не было видно.

Грязный туман полз вдоль рва, словно нечистая бесполезная река.

– Хочешь, чтобы мы спустились? – спросил я Винневру. – Туда ведут твои гейсы?

Она угрюмо посмотрела на меня.

– Там, в этой пыли, определенно что-то движется, – добавил я.

– Что?

– Животные, наверное. Стадом идут, как антилопы гну.

Она тщетно попыталась выговорить словосочетание.

– Кто это?

Я описал их и рассказал, что на Эрде-Тайрине видел, как стада антилоп поднимают огромные облака пыли и пытаются преодолеть широкие реки, где многие животные тонут в воде или гибнут в зубах крокодилов. В детстве я сидел у реки и наблюдал, как на другом берегу ягуары и саблезубы терпеливо поджидают уцелевших гну, в то время как утонувшие уносятся течением, чтобы стать пищей для крокодилов и рыб. И все же копытные значительно превосходят числом хищников, поэтому немало антилоп достигают мест назначения.

Тем временем солнечный свет согрел туман, и я смутно разглядел дно рва. Геймлпар был прав: земля отошла от огромной серо-голубой стены, оставив склон, покрытый мелким щебнем, а за ним – почти километр обнаженного основания. Толщину слоя земли Ореола было легко оценить: она составляла восемьсот-девятьсот метров. В относительном смысле ненамного толще слоя краски на стене дома.

Я вспомнил подругу моей матери, вместе с которой она занималась шитьем. У подруги жил серый попугай, болтавший так же хорошо, как и я (тогда я был ребенком). Чтобы развлечь птицу, мамина подруга устроила в ее большой плетеной клетке миниатюрный лес из старых веток, вкопанных в неглубокий слой земли. Точно так же Библиотекарь или какой-нибудь другой Предтеча поместили на внутренней поверхности обруча почву, деревья и животных, чтобы мы чувствовали себя как дома. Иллюзия, совсем как лес попугая.

Я прогнал это из мыслей и сосредоточился на том, что видел и знал. Внизу что-то двигалось. Это были не животные, а десятки тысяч людей, шагающих по голому основанию и по склонам из обломков на запад.

Несколько минут мы с Винневрой наблюдали за толпой, ошеломленные царящей тишиной и уверенным всеобщим движением. Люди идут туда, куда указывала Винневра? Неужели маяк в городе, если это маяк, передает настолько старое сообщение, что оно утратило смысл? Или люди потеряли ориентацию, очутившись во рву, и теперь просто бредут туда, куда ров ведет?

Вскоре по теням, реявшим в дымке, словно знамена, я опознал предметы, которые мне точно не хотелось видеть: десять боевых сфинксов. С такого расстояния они казались настолько бледными, что почти сливались с пылью. Сфинксы кружили над толпой, то ли подгоняя ее, то ли присматривая за ней.