Иногда кратер вскипал короткими войнами, после которых берега на долгие недели оставались усеяны лоскутами лоснящейся плоти…

Может быть, в этих слепых спрутах было нечто, недоступное манипуляру вроде меня. Похоже, Библиотекарь доставила их на Эрде-Тайрин и поселила в кратере Джамонкин для каких-то своих целей. А может, она просто любила биологические загадки.

Это игра моего воображения или скрежет внизу и чавканье вокруг нас действительно стали понемногу утихать?

Зашла луна. Некоторое время небо было густо усыпано звездами. Потом кратер вновь заполнился непроглядным туманом.

Чакас сообщил, что слышит слабый плеск волн о берег.

– Мерс, кажется, успокоился, – с надеждой добавил он.

Я потянулся за нательной броней, но Чакас отрицательно покачал головой.

Экипаж наконец рискнул включить двигатель, и мы снова двинулись вперед. Я ничего не видел, кроме мелких флуоресцентных вспышек за фальшбортом. Вода казалась спокойной.

Чакас и флорианец бормотали человеческие молитвы. Флорианец заканчивал их коротким мелодичным звуком, похожим на птичий щебет. Если бы я оставался верен своему воспитанию, то сейчас размышлял бы над предписаниями Мантии, безмолвно повторяя двенадцать заповедей Творения и Изменения и позволяя в унисон с их ритмами мышцам напрягаться и расслабляться, пока не начал бы раскачиваться, как молодое деревце…

Вместо этого я оказался там, где оказался: в компании всякого отребья и с перспективой в самое ближайшее время быть разорванным в клочья зубастыми безмозглыми тварями.

А может, мне повезет и я стану бродить по пустынному берегу священного острова посреди древнего астероидного кратера, заполненного водой настолько чистой и прозрачной, что, испарившись, она не оставляла следов.

Вызов, тайна, опасность и красота. Ради этого стоило рискнуть, даже несмотря на временами накатывающее на меня чувство стыда.

Да, я был манипуляром.

Но при этом в душе куда больше походил на Чакаса, чем на своего отца. Я по-прежнему считал любое проявление эмоций унизительным, но еще не разучился улыбаться. И в то же время в мечтах я видел себя таким же высоким, широкоплечим и сильным, как отец – с его вытянутым бледным лицом, копной волос и выбеленным пушком сзади на шее. Способного пальцами сломать твердую оболочку шроп-арбуза, чтобы добраться до мякоти.

Это противоречие не давало мне покоя: я не верил ничему из того, что касалось моей семьи и моего народа, мечтая мутировать во вторую форму – и в то же время сохранить юношескую независимость. Конечно, это было невозможно.

На корму пришел явно обнадеженный проводник:

– Мерс принимает нас за одного из своих. До кольцевого острова меньше вспышки.

Здешние аборигены измеряли время, поджигая связанные в узлы вощеные фитили, загоравшиеся от наступающего пламени. Даже сейчас, несмотря на опасность, двое членов экипажа зажигали фонари примитивными палочками.

В тумане о борт ударилось что-то крупное. Палубу качнуло, и я с трудом удержал равновесие. Чакас вскочил, улыбаясь до ушей.

– Наш берег, – сказал он.

Экипаж выбросил трап на черный песок. Флорианец спустился первым и принялся отплясывать, щелкая пальцами.

– Ш-ш-ш! – остерег его Чакас.

Я снова попытался надеть нательную броню, но экипаж воспротивился. Я обратился к Чакасу; тот лишь пожал плечами:

– Они боятся, что эта штука может разозлить мерса даже отсюда.

Выбора у меня не было, так что теперь я оказался полностью уязвимым. Мы спустились на берег в тумане. Экипаж остался на судне, как и моя броня. Едва мы оказались на берегу, судно развернулось и двинуло в обратную сторону, оставив нас в мелкой мороси с тремя небольшими пакетами провизии – человеческой, вполне съедобной, если, конечно, зажимать ноздри, чтобы не ощущать зловония.