– Ребята в целом нормальные, мать, тоже, я думаю, реабилитируется, – резюмировал Леонард, когда экспедиционеры сели в свою машину.

– Любезнейший ценитель скрипки, а не пропустить ли нам по бокалу светлого, вон там, у Адмирала Нельсона? Хааст, как вы относитесь к пиву? – спросил Чагин.

Елена сегодня в офисе больше не появилась, у нее было много забот с потерпевшими. К вечеру их всех отпустили по домам, каждому были определены новые занятия, призванные развернуть их жизни в правильном, конструктивном направлении.

На следующий день экспедиция подводила итоги операции. Пришло известие из больницы, что отца спасти не удалось. Нарастало всеобщее волнение – после обеда у Чагина должен был состояться телефонный разговор с центром. Вчерашнее происшествие заставило нашу троицу забыть о беде, нависшей над ними, и вот теперь она опять завладела их душами. Хааст, впрочем, был погружен в чтение материалов экспедиции, и ничего не замечал. Наконец Чагин удалился в свой кабинет. Елену била легкая дрожь, но недолго – Чагин пулей вылетел обратно уже через пятнадцать минут, и, к удивлению Елены и Леонарда, проследовал прямо к Хаасту. Тот вскочил и отправился в кабинет, где включен был переговорный монитор. А Чагин подошел к Елене и Леонарду и торжественно произнес:

– Ну, ребята, выдохнули, я вас поздравляю. Он сюда таки приехал, чтобы нас уволить. Не знаю, чего он тянет. Но его позвали на разговор. Чемодайте собираны, двадцать седьмая экспедиция!

Чагин вытащил из внутреннего кармана пиджака изящный флакон коньяка и крепко приложился. Леонард тоже отпил оттуда. Затем сидели в опустошении и молчании. Смотрели друг на друга.

– Как же я вас, бездарности, оказывается, люблю, – сказала Елена. Слезы наворачивались ей на глаза.

– Да ладно, просто привычка. Отвыкнете, Елена, позабудете, – предсказуемо цинично ответил Чагин.

В это мгновение Хааст вышел из кабинета, и бросив странный взгляд на нашу троицу, вернулся на свой диван. Он, казалось, погрузился в дальнейшее чтение. Это было уже слишком. Все трое, как по команде, встали и приблизились к нему. Чагин картинно опустил руку на стол, скатал бумажный шарик из какой-то квитанции, и с силой запустил его в Хааста, попав тому прямо в щеку. Хааст поднял на них взор, лукавый и доброжелательный.

– Мы слушаем, – провозгласил Чагин.

– Что я должен спеть? – нахально ответил Хааст.

Но на лбу у него было написано, что теперь-то он отлично понимает, чего от него ждут. На том же самом лбу вдруг вздулась вена. Хааст посерьезнел и сказал, негромко, но твердо:

– Все нормально, ребята. Жизнь продолжается. Завтра начинаем готовиться к зиме.

Елена в изнеможении опустилась на стул. Чагин, приговаривая что-то о пользе алкоголя, глотнул из флакона еще. Хааст демонстративно лег на диван и взял книгу, всем своим видом показывая, что разговор закончен и точка поставлена. Вскоре все разъехались и в офисе остался только Хааст. Он давно уже перестал читать и лежал неподвижно, глядя в одну точку на потолке, напоминая в спустившихся сумерках оцепенелого, впавшего в спячку медведя.

Начиная со следующего дня экспедиция вернулась к своей привычной деятельности. Хааст с Леонардом поделили директорские полномочия. Елена и Чагин регулярно принимали в офисе детей – проводили с ними психологические тесты и занятия на креативность и парадоксальность мышления. Хааст, помимо основных дел, частенько спускался вниз, на побережье, к рыбакам, и наблюдал за их работой в уже замерзающем море. Снежные вьюги все чаще заметали домик экспедиции и прилегающую местность. Зимний режим вступал в свои права.