На бейсбольном поле за детской площадкой бита со звоном отбивает мяч, раздаются одобрительные крики.

– Что ж, было приятно с вами поговорить, мистер Фаррис, но мне надо идти…

– Подожди, задержись на минутку. Видишь ли, ты как раз из тех самых людей, за кем я наблюдаю в последнее время.

Это должно бы прозвучать зловеще (и так оно и звучит), но он по-прежнему улыбается и весело смотрит на меня, и если он и вправду маньяк-педофил, то хорошо это скрывает. Хотя настоящий маньяк, размышляет Гвенди, никогда не покажет свою натуру. Приходи ко мне в гости, говорил мухе паук.

– У меня есть теория насчет тебя, мисс Гвенди Питерсон. Как и положено всякой хорошей теории, она основана на тщательных наблюдениях. Хочешь послушать?

– Да, наверное.

– Я заметил, ты чуть полновата.

Наверное, он видит, как она напряглась, потому что поднимает руку и качает головой, мол, подожди.

– Возможно, ты сама считаешь себя жирной, потому что девчонки и женщины в нашей стране имеют странные представления о собственной внешности. СМИ… ты знаешь, что такое СМИ?

– Конечно, знаю. Газеты. Телевидение. «Тайм» и «Ньюсуик».

– Все верно. Так вот. СМИ кричат: «Девочки, женщины, вы можете стать кем угодно в этом дивном новом мире, при условии, что видите носки своих туфель, когда стоите прямо».

Он и вправду за мной наблюдал, думает Гвенди, потому что я каждый день проверяю, видны – не видны, когда поднимаюсь наверх. Она краснеет. Это никак от нее не зависит, но смущенный румянец – явление внешнее. Внутри у Гвенди нарастает вызов: и что с того? Именно это заставляет ее каждый день бегать по лестнице. Этот протест и еще Фрэнки Стоун.

– Моя теория состоит в том, что кто-то насмешливо отозвался о твоем лишнем весе, или о внешности, или о том и другом сразу, и ты решила взять ситуацию под контроль. Я угадал? Может, не в самое яблочко, но в мишень-то уж точно попал?

Возможно, потому, что он совершенно чужой человек, она может запросто рассказать ему то, о чем не рассказывала ни маме, ни папе. Или, возможно, все дело в его голубых глазах, в которых – искренний интерес и любопытство, но вовсе нет злобы. Во всяком случае, Гвенди ее не видит.

– Фрэнки Стоун, мой одноклассник, называет меня Гудиер. Знаете, как…

– Как дирижабль. Да, я знаю рекламные дирижабли «Гудиер».

– Ага. Фрэнки противный и гадкий.

Она думает, не рассказать ли ему, этому человеку, как Фрэнки расхаживал по детской площадке и орал: А я Фрэнки Стоунер! У меня огромный хер! Фу ты, ну ты, не меньше двух футов! – но решает, что лучше не надо.

– Другие мальчишки тоже начали обзываться, а потом подхватили и некоторые девчонки. Не те, с которыми я дружу, а другие девчонки. Это было в шестом классе. А в сентябре начинается средняя школа, и я… в общем…

– Ты решила, что это обидное прозвище не увяжется за тобой, – говорит мистер Ричард Фаррис. – Понятно. Кстати, ты еще вытянешься, подрастешь. – Он обводит ее взглядом с головы до ног, но в этом взгляде нет ничего гнусного. Скорее это пристальный взгляд ученого. – Я бы сказал, ты остановишься на пяти футах и десяти дюймах. Может, даже одиннадцати. Будешь высокой для девчонки.

– Я уже чуточку подросла, – говорит Гвенди, – но я не собираюсь ждать.

– Я так и думал, – отвечает Фаррис. – Не жди, не скули и не ной, а разбирайся с проблемой. Атакуй ее в лоб. Восхитительно. Поэтому мне и хотелось с тобой познакомиться.

– Было приятно с вами поговорить, мистер Фаррис, но мне действительно надо идти.

– Нет. Тебе надо остаться здесь. – Он больше не улыбается. Выражение его лица стало строгим, голубые глаза как будто сделались серыми. Тень от шляпы лежит тонкой линией у него на лбу, словно татуировка. – У меня для тебя кое-что есть. Подарок. Потому что ты именно та, для кого он предназначен.