– Давайте сразу определимся, – продолжая сидеть нога на ногу, Буторин с непонятным вниманием воззрился на носок своего ботинка, – вы больше не будете интересоваться кассетной записью, и мы немедленно перейдем к делу. Я обещаю рассказать вам все, что может хоть как-то помочь вашему расследованию. Вы можете спрашивать меня о чем угодно, только не о том, что на пленке. Даже в случае неудачи я гарантирую достойную оплату вашего труда.

Буторин поднял глаза и прошелся испытующим взглядом по непроницаемому лицу Валандры. Вершинина поняла, что настаивать бесполезно: перед ней был не то что упрямый осел, – неприступная крепость.

– Очень жаль, что вы отказываетесь сказать, что на пленке… – сказала она, обдумывая ситуацию и мысленно призывая мещеряковское самообладание с не меньшим пылом, чем Гамлет – тень своего отца. – Тогда я поделюсь с вами своими соображениями. Не оставляет никаких сомнений тот факт, что похитителю кассеты было известно ее местонахождение. Он проник на вашу дачу с целью выкрасть ее у вас. Таким образом, он в курсе содержания кассеты и по достоинству оценил его, если отважился на такой поступок, как кража из помещения, находящегося на сигнализации. Он располагал мизером времени, чтобы осуществить свой план.

– Вы полагаете, что это кто-то из моих знакомых? – не вытерпел Буторин.

– Вам нельзя отказать в проницательности, – решила слегка поддеть Валандра этого спесивого господина, – человек, укравший кассету либо относится к числу ваших врагов или соперников, либо к той категории людей, которых вы считаете своими друзьями или приятелями. Возможно, эти последние хотели вам просто отомстить – не исключено, что был прецедент, когда вы их обошли или чем-то расстроили. Кроме того, мотивом действия вора могло быть банальное желание что-нибудь заработать на этой кассете. Я склонна допустить, что в этом случае сумма была бы не маленькой – содержание кассеты стоит того, если вы так твердо отказались сообщить мне…

– Давайте не будем возвращаться к тому, о чем решили больше не говорить… – Буторин недовольно посмотрел на Вершинину, в его голосе зазвучали металлические нотки.

– Я не понимаю вас, ведь в ходе расследования все равно выяснится, что на кассете. Вы, по крайней мере, должны описать, как эта кассета выглядит – мы не можем искать невидимку.

– Обычная кассета. Единственное, что в ней необычного, так это какая-то глупая надпись на ней. Не знаю, как это читается, а выглядит вот так.

Он пододвинул к себе чистый лист бумаги, лежащий на столе, и написал на нем «gouzi-gouzis».

– Кассета с самого начала принадлежала вам?

– Что вы имеете в виду?! – с вызовом спросил Буторин, точно вопрос Вершининой оскорбил его.

– Я подумала, если человек говорит о чем-то как о глупом, то он меньше всего склонен иметь в виду самого себя. – Вершинина усмехнулась.

– Я вас не понимаю… – Буторин приподнял свой и без того выпирающий подбородок.

– Определенной категории людей самокритичность не свойственна…

– На что вы намекаете? – раздраженно спросил Буторин, кривя лицо в презрительной гримасе.

– На то, что «любовь к себе – это роман, длящийся всю жизнь», – смело процитировала вслух Вершинина своего любимого Ларошфуко, а про себя обратилась к более резкой выдержке из Монтеня: «Высокомерие складывается из чересчур высокого мнения о себе и чересчур низкого – о других».

– Вы упрекаете меня в излишнем самомнении?

– Избави Бог. Я просто позволила себе сделать некоторое философское обобщение, не без помощи моих друзей-моралистов, конечно. Так каким же образом кассета попала к вам? – Вершинина спокойно вернулась к главной теме разговора и, вставив сигарету в угол рта, взяла настольную зажигалку, изображающую дракона с разверстой пастью, из которой при нажатии на кнопку вырывалось пламя. Этот милый «дракоша», как ласково называла его Валандра, был одной из ее любимых вещиц.