– Веди его в поводу, если привязать не в состоянии, – распорядился Яшка. – Ну, мы, кажется, заблудились. Сейчас позвоню Катерине…

Но мобильник странным образом вырубился, хотя с вечера был заряжен. Второй мобильник имелся у Влада, но и он показал лишь тусклый экран.

– Нужно выехать на холм, чтобы они нас увидели, – предложил Мишаня. – А мы их.

– А где он, холм? – спросил Влад. – Это тебе не холм! Это вообще болото какое-то…

– Ребята… – прошептал Игорек. – Вы посмотрите… Нет, вы посмотрите…

– Что еще? – Яшка повернулся к Игорьку. Тот вертел головой, стараясь взглядом указать на ужасные несообразности. Яшка не сразу понял, в чем дело, а когда до него дошло – рот сам собой приоткрылся.

Уже когда выводили коней из фургона, Яшка предупредил наездников: чертовы скоты могут обалдеть от природы и, стряхнув всадников, рвануть на поиски приключений, так чтоб смотреть за ними строго. Потому что ловить ошалевшего коня по всем окрестностям – радость сомнительная. Конь-то будет, захмелев от кислорода, носиться, взбрыкивать и радоваться жизни, презирая оклики и грозные обещания. А ты-то будешь гоняться за ним на своих на двоих, не зная местности, проигрывая в скорости и не имея даже веревки, чтобы набросить петлю ему на шею.

Природа была именно такая, от которой можно было временно лишиться рассудка и вечно запертому в цирке коню, и городскому человеку: солнечное и душистое июньское утро. Воздух был свеж и прохладен, но прохладой хмельной, которую хочется вдохнуть в себя, впустить в душу – и замереть от восторга. Зелень вокруг была еще молодая, чистейших оттенков, чуть ли не сияющая. И чуть колыхались высокие луговые травы, и Таня затосковала о венке из ромашек…

А та листва, которая испугала Игорька, уже словно пылью покрылась, сделалась тусклой и даже на вид жесткой.

– Вот, вот… – Влад ткнул пальцем в березу, одну-единственную на краю ложбины. Среди свисающих веток было несколько совершенно желтых.

– Ребята, это только мне кажется? Или вы тоже видите? – спросил он.

Вскоре заметили и опавшие красно-желтые листья на земле, и поспевшие орехи на лещине. Проехав по краю ложбины, нашли дикую яблоньку, покрытую плодами.

– Это что же, выходит, получается? Осень? Сентябрь? – Яшка глазам своим не верил, однако не одни глаза изумляли – и нос опознал осенние прелые запахи.

– Яша, возвращаемся назад! – вдруг заорал Мишаня. – Назад, слышишь? Это зона! Это просто какая-то зона! Помнишь, по телику показывали?

– Назад! – подтвердил Яшка. – Мишаня, ты последний ехал, разворачивайся. Соображай! Да психа не забудьте! Никита, залазь на Маську!

Псих со справкой оглядел наездников каким-то совсем бессмысленным и туманным взором.

– Идиот, ты чего ждешь? – напустился на него Игорек. – Решил тут остаться? Ну, живо! Живо!

Никита вскарабкался на тяжеловоза и сел, свесив длинные ноги самым непотребным образом – они болтались, как у тряпичной куклы. Но наездникам было не до смеха. Кавалькада поспешила назад – туда, где за кустами была просека. Но ее не нашли, хотя потерять целый коридор десятиметровой ширины и примерно трехкилометровой длины затруднительно. По Яшкиным соображениям, где ни сверни и куда ни сунься – просеки не минуешь. А вот же сгинула, проклятая.

– А всё ты, всё ты! – вдруг заголосила Таня. – Кино ему подавай, съемки ему подавай! Кинозвезда, блин!

Ругаться цирковые конюхи умеют знатно. Таня никогда не изображала из себя светскую даму викторианской эпохи, разве что при попытке удержать Яшку как-то контролировала свой лексикон, и то не сама додумалась, а пожилая дрессировщица Шкатова вправила ей мозги. В ругани был какой-то особый, как ей казалось, шик – изматерить норовистую лошадь, да еще и пнуть ее, означало показать себя крутой хозяйкой жизни. Но сейчас Таня промахнулась – наездники, врубившись, что началась истерика, дали ей сдачи, да еще и пригрозили бросить одну в лесу – пусть выбирается, как хочет.