Поразительный создавался край! Новороссия стала своего рода американскими прериями для переселенцев всех племен и народов, всех религий и убеждений. Немецкие колонисты, любимцы Екатерины, как правило, представители протестантских сект коммунистического толка, принесли в Дикое Поле дисциплину и навыки общинного самоуправления. Русские староверы – обычаи поста и чрезвычайные строгости в быту, набожность и трудолюбие. Беглые бунтовщики, напротив, распространяли дух вольнодумства, свободомыслия, непризнания любых авторитетов, даже религиозных. Евреи-колонисты показывали коммерческую хватку, учили азам финансовой деятельности…

Всем нашлось место, всех приютила Новороссия. Но, увы…

Перенапрягаясь в борьбе за выживание, стремясь к полному единоначалию и подчинению человека главной задаче, Россия и здесь, в Новороссии, постепенно создала настолько крепкий и всеохватывающий управленческий и военный аппарат, что он стал терять гибкость и костенел, как больной позвоночник. Чиновники превращались в бюрократические винтики, дворяне – в военную касту, помещики – в касту имущественную, навечно привилегированную. Церковь, стремясь поддержать державу, становилась частью аппарата и не могла служить для недовольных людей даже моральной поддержкой, отдушиной, не говоря о большем. Веры народ не терял, но терял доверие.

Не повезло и козакам-запорожцам, вольнолюбивым защитникам левобережной Украины от «бусурман», «ляхов» и «литвинов». Сильная и строгая в единодержавии Россия не могла ужиться с непонятной ей козацкой республикой. Не терпела и самого института гетманства, атаманства, выборной верховной власти, особенно после ряда вполне понятных метаний гетманов то в сторону «ляхов», то в сторону «свенов».

Постепенно козацкие Сечи (их насчитывалось не более десяти) были разгромлены и уничтожены. Сечевые козаки, те, кто не покорился, ушли. Меньшая часть – в Турцию, а большая подалась на Дон и Кубань, где уже селились свободолюбивые беглые из собственно России, получившие от соседних племен тюркское наименование – казаки.

Казак – это вольный, удалой человек, если угодно, ушкуйник, разбойник. Но эти ушкуйники, хотя от них доставалось и русским купцам, были московской державе выгодны, так как служили своего рода пограничной стражей на самых дальних тогда рубежах.

Покинув Сечи на Днепре, запорожцы смешались с донскими казаками и образовали вместе с иными пришлыми Черноморское, позднее Кубанское казачье войско. Прежде не признававшие хлебопашества, казаки постепенно оседали на земле. Получали наделы. И немалые. Земля была тучная. Крепостного права здесь не знали.

Мало-помалу казаки превратились в ревностных служителей престола, хотя волнений и бунтов, вплоть до девятнадцатого века, случалось здесь немало. «А с Дону опять идет смута», – сообщал летописец. Казаки поддерживали то Кондрата Булавина, то Стеньку Разина, то Лжедмитрия, то грозного Емельку Пугачева. Да ведь все они – и Стенька, и Кондрат, и Емельян – родом из этих, из казацких краев…

Долго и кроваво сказывается непростая и великая сказка История.

Как бы то ни было, Новороссия богатела и росла экономически как на дрожжах. Вначале дрожжами служили великолепные пастбища. Затем, по мере развития земледелия, – чернозем. А к концу девятнадцатого века дрожжами стали уголь и руда, таившиеся в бывшем Диком Поле под слоем этого самого чернозема. В кратчайшие сроки произошло не то что удвоение, а утысячерение богатства края. Рудники, шахты, заводы возникали десятками и сотнями. Железные дороги строились со скоростью, которой могли бы позавидовать американцы. Это была не золотая, а черная, вся в саже и копоти, лихорадка…