– Держи рукоять легко, пальцы снизу расслабь, – поучал Нестора Семенюта. – Дай стволу самому лечь на цель. Он пидскочит и снова вернеться… Куда будеш целыть?
Нестор поискал глазами, во что еще можно пострелять, но не увидел ничего подходящего. И вдруг заметил на соседском плетне глечики.
Разлетелся один глечик… второй… Верный глаз у Нестора.
– Ой, лышенько мое! – выскочила из хаты соседка. – Шо ж ты, паразит, добро переводыш! Антихрыст! – И набросилась на Семенюту: – А ты, бугай здоровый, чему дитей учишь?!
Вслед за матерью из хаты выбежала и Настя. Она смеялась.
Никто не слушал крик соседки. Нестор стрелял. Разлетелись еще два глечика. Лишь после этого он обернулся к соседке:
– Ты считай, тетка Дунька! Все до единого верну! Даже з приваром!.. Настя! – позвал разгоряченный стрельбой Нестор. – Есть в хати глечикы?
– Та есть трохи.
– Несы! Де пьють, там и льють!
Настя вынесла из хаты несколько глечиков.
– Настя, зараза! Убью! – запричитала мать. – Хай лучше вин в тебе стриляе! Хай йому чорты на тому свити…
Насте понравилась эта игра. Она повесила глечики на колки плетня.
– Одийды! – скомандовал Нестор.
Один за другим разлетелись и эти глечики.
Настя хохотала. Она совсем не боялась выстрелов. И глечиков ей было не жаль.
На следующий день они всей ватагой отправились на Соборную площадь, благо день был воскресный, ярмарочный.
Нестор, Щусь, Лепетченки, Калашник и Лашкевич шли по базару.
Базар был богатый, голосистый. Глаз не оторвать от рядов. Чем тут только не торговали! Даже тем, что здесь отродясь никогда не произрастало.
А ряды с салом и мясом! А молочные! А овощные! Дальше – свиной визг, гусиный гогот, куриный крик. Еще дальше…
Нет, должно быть, еще не родился тот художник, который бы сумел на холсте изобразить изобилие новороссийских ярмарок, их яркую сочность и праздничную красоту! А может, и холста такого еще не соткали, чтобы поместилось на нем столь сказочное богатство!
– А от макитры, товар нехитрый! А ще глечи только шо из печи, налывай хочь молоко, хочь квас – добра жизня буде у вас!..
– Стоп! – остановил друзей Нестор и сам встал как вкопанный. Глаза Лепетченков и Калашника проследовали за его взглядом. Там, чуть на отшибе, стояла легкая бричка-одноконка, доверху груженная горшками, глечиками, макитрами. Хозяин выкрикивал свои зазывалки. Лошади рядом не было – хозяин привязал её неподалеку под акацией, в тенечке…
– А як? – поняв все, спросил Иван Лепетченко.
– Шут його знае, – задумчиво ответил Нестор.
Стояли. Озабоченно глядели на воз с горшками. Размышляли.
– У кого деньги есть? – спросил Нестор.
– У нас – пятьдесят копийок, – ответил Сашко Лепетченко. – Мамка далы, шоб пшеныци курам купылы.
– Давай.
– А як же… – поколебался Сашко.
– Верну!.. Федос, Калашник!
Те отрицательно помотали головами.
– А ты, Тимош? – Нестор обратился к Лашкевичу. – Ты ж только вчора сизарей продав.
– Гроши мамка забралы.
– Вси?
– До копийкы.
Нестор дернул Лашкевича за штаны. Раздался мелодичный звон.
– Як свинья-копилка дзенькаешь, – обрадовался Щусь.
Лашкевич, вздыхая, достал из кармана несколько монет. Прежде чем отдать их Нестору, спросил:
– А процент буде?
– Буде, – уверил Нестор. – По шее!
В ладонь Нестора легла мелочь.
– Там же товару рублив на сто.
– Я поторгуюсь! – весело подмигнул Нестор. Он оторвался от компании и, пробиваясь сквозь базарную толпу, направился к бричке с горшками.
Друзья издали видели, как он подошел к пожилому крестьянину – владельцу посуды, вступил с ним в переговоры. Вот Нестор показал туда, где над широкой, призывно открытой дверью белела надпись «Корчма». Дедок некоторое время колебался, и Нестор горячо его уговаривал. Потом старик принял у Нестора деньги и направился к корчме. По пути он пару раз оглянулся, видимо, чувствовал какой-то подвох в предложении хлопца.