8. 8

Я не нахожу себе места после разговора с Митрошиным. Меня будто выпотрошили. Вспороли острым лезвием брюхо и смотрели, как внутренности падают к ногам. Именно это сделал Антон. Он убил меня в очередной раз. Заставил корчиться от мук, пока сам улыбался. Отдать ему Матвея? Никогда в жизни! Своего сына я никому и никогда не отдам! Как бы тяжело не было!

В груди ломит от обилия чувств, которые парой минут разговора всколыхнул бывший, а я спешно одеваюсь и бегу в детский сад, чтобы забрать Матвея. Воспитательница удивленно хлопает наращенными ресницами, но вслух не озвучивает своих вопросов, да и мне глубоко плевать на ее мнение. Я хочу скрыться с сыном в квартире и не показывать носа на улицу.

Может, Антон нагнал страха, который являлся беспочвенным. Я не отметаю такого варианта, но боюсь, что все окажется правдой. У меня нет связей, чтобы окончательно выбросить его за борт нашей жизни. Митрошин же умеет запудрить мозги, замаслить красивым словцом и подлизаться, если ему очень надо.

— Ма-а-а, почему ты не улыбаешься? — Матвей дергает меня за рукав кофты. Оказывается, он уже поесть успел, пока я пребывала в раздумьях, и стоял передо мной, внимательно рассматривая лицо. Становится стыдно, что переключилась на того человека, который этого не стоит.

— Прости, сынок, я задумалась, — выжимаю улыбку, а у самой губы трясутся, словно вот-вот расплачусь. Хорошо, что нашего хамоватого соседа нет в квартире, а то я бы не выдержала такой натиск.

Матвей не верит мне. По его красивым глазкам сразу видно. У меня, если честно, врать плохо получается. Мама всегда об этом твердила, да и я особо не пыталась выкручиваться из неприятных ситуаций, в которые вляпывалась по собственной глупости. Кого винить, если виновата?

— Улыбайся, ма-а-а, — мой маленький мужчина льнет ко мне всем телом, обнимает и напевает колыбельную, которую исполняет ему бабушка перед сном. У меня с песнями плохо сложилось. Медведь не то, что на ухо наступил, а оттоптал его, поэтому я ограничиваюсь чтением сказок, а мама балует внука и частушками, и колыбельными. Дед и вовсе матерные стишки ему на ухо шепчет. В общем, когда приезжаем в деревню ребенку «очень весело».

Мне приятно, что есть на свете человек, который в меня верит. Я должна ради него быть сильной. Мы уже прошли сложный путь и сейчас справимся. Главное, понять, как это сделать. Матвей уходит в комнату играть, а я мою посуду и навожу порядок в кухонном гарнитуре. Протираю пыль, смотрю, что нужно купить, и расставляю все по своим местам. Как раз в этот момент мне и звонит мама.

— Как вы там? — вопрос звучит немного странно. Мы ведь созванивались не так давно, о чем я и спрашиваю. — Ой, Ася, тут такие новости… Не приведи Господь… Антон же на новую работу устроился, теперь в городе обитает… Чтоб его… Отца твоего видел и сказал, что Ромку посадит надолго. Мы посмеялись, подумали, что петушится он, как всегда, пыли наметает, а нет…

— Мам… — сиплю в трубку и тряпку сильнее сжимаю. Только этого не хватало. Не зря он ко мне полез. Уверен в том, что связи новые его спасут.

— В общем, дочка, связи у твоего Митрошина серьезные. Не знаю, кем он там работает, но Зинка сказала, попивает Антон с прокурором и судьей, а там сама знаешь, какие чины приближены.

— Может, ошиблась Зинка твоя? — надежда на лучшее во мне не гаснет. Пусть рассказ и заявление Антона окажется выдумкой, страшным сном, да чем угодно, только не правдой, от которой трясутся поджилки!

— Нет, она же в сауну устроилась уборщицей работать. Так вот её дернули среди ночи разгребать грязь за ними. Она приехала, а там вся их компания. Удивлена она была, конечно, а как нас огорошила… Не знаю, что делать, Ась. К кому обратиться, чтобы твоего брата-дурака из ментовки-то вытащить?