Тогда они попробовали вскарабкаться на мою голову сзади, стараясь влезть на неё по волосам. Один из них, забравшись мне на лоб, закричал: «Хекина дэгуль!», и остальные повторили этот возглас, который, как я потом узнал, означал: «Какое чудовище!» Еще один из человечков захотел залезть ко мне в левое ухо, и тут я сделал такое резкое движение рукой, что мне удалось её высвободить. Вся толпа маленьких человечков, окружавшая меня, закричала, словно стая испуганных птиц. Мне между тем удалось оторвать свободной рукой с левой стороны волосы от земли, к которой они были каким-то образом прикреплены, но тогда один из толпы закричал: «Толью фонак!» – и я почувствовал, как целая сотня маленьких стрел вонзилась мне в руку, точно сотня комаров ужалила её. Следующие стрелы попали мне в лицо. Человечки пробовали также колоть меня в бока своими маленькими мечами, но на мне был кожаный жилет, и все их усилия пропали даром. Наконец, я решил лежать терпеливо, не двигаться и ждать ночи: может быть, тогда мне удастся найти какой-нибудь выход.

Между тем число окружавших меня маленьких людей всё увеличивалось, и мне казалось, что рядом жужжит рой пчёл. Прошло ещё несколько минут, и я услышал стук справа от себя. Повернув голову в эту сторону насколько было возможно, я увидел, что возле меня воздвигали трибуну; верх её находился приблизительно на уровне моего носа. Веревки, прикреплявшие мою голову к земле с левой стороны, уже были развязаны, и я мог свободно наблюдать, как один из маленьких людей, по-видимому из самых знатных, за которым крошечный паж нёс длинный шлейф, взошёл на трибуну и обратился ко мне с длинной речью. Понять её я, конечно, не мог и разобрал только, как в начале речи знатный господин трижды прокричал голосом, похожим на щебетанье канарейки: «Лангро дегуль сан!» Но всё же по интонации его голоса и по его жестам я догадался, что человечек грозит мне в случае сопротивления с моей стороны какими-то карами и, наоборот, обещает одно хорошее, если я беспрекословно подчинюсь воле маленьких людей. Я хотел ответить, но от первых же моих слов вся трибуна с восседавшей на ней знатной особой зашаталась, а стоявшие вокруг поспешили заткнуть уши. Тогда я произнёс как можно тише несколько смиренных слов и поднял к небу свободную руку, как бы призывая солнце в свидетели того, что я сдержу своё обещание. После этого я постарался объяснить им, что я страшно голоден: подносил несколько раз палец ко рту и делал жевательные движения челюстями. Гурго – так назывался их великий лорд, как я потом узнал, – понял меня. Тотчас к моему туловищу были приставлены лестницы, и более ста человек стали подносить мне разные яства: они притащили множество окороков, жареных баранов, разрубленных пополам, и волов, разрубленных на четверти. Все было превосходно приготовлено и очень вкусно. Я проглатывал по два-три блюда за один раз и заедал мясо хлебом, который по величине не больше маленькой вишни. Человечки стояли вокруг меня, кричали и махали руками, изумляясь моему аппетиту; они смеялись или молча разевали рты каждый раз, когда в моём горле исчезала половина барана.

После еды мне захотелось пить, и я жестами дал им знать об этом. Они тотчас притащили громадный, по их понятиям, кубок, величиной с небольшой наперсток. О нем у туземцев сложилась легенда, что когда-то некий музыкант выпил его залпом. Они поняли, что нескольких капель, наполнявших его, мне не хватит, и подкатили бочку, вмещавшую около половины чайной чашки. Я осушил её одним глотком и попросил вторую. Третьей мне не могли дать, так как больше пить было нечего. Когда я пил, туземцы, издавая крики радости, танцевали у меня на груди и несколько раз повторяли своё прежнее восклицание: «Гекина дегуль». Они знаками попросили меня бросить обе бочки вниз и предупредили при этом товарищей посторониться, громко крича им: «Бора меволя». Когда бочки взлетели на воздух, раздался дружный крик: «Гекина дегуль!» Когда мой обед был кончен, человечки вновь стали карабкаться на меня и выражали своё удовольствие весёлыми танцами на моём животе. Меня сильно раздражало это щекотанье, и я несколько раз порывался схватить горсть этих назойливых паразитов и швырнуть их о землю, но вовремя одумался: во-первых, так или иначе, я дал им честное слово, что подчинюсь их воле, а во-вторых, они щедро угостили меня, и надо было чтить их гостеприимство. Кроме того, несмотря на свои ничтожные размеры, они были небезопасны, и их стрелы уже дали мне это почувствовать.