– А я думал, вы чем-то серьезным занимаетесь, мудаки, – прервал тишину Сергей Алексеевич.

Миша не до конца понимал, имеет ли отец в виду учебу или более серьезные преступления, поэтому потупил взор. Да и, скажем честно, при всем уважении к отцу гораздо больше его сейчас волновали последствия со стороны Таджика. Лицо его не выражало особых эмоций, но в случае с такими людьми это ничего не значило. Миша вспомнил, на каких хлипких кирпичах оставили они машину, и боялся, что помимо потери колес с ней случилось еще что-то. Да и в целом вопрос скорее не в имущественном ущербе, а репутационном. Миша понимал, что Таджик – человек очень уважаемый в самом глубинном смысле этого слова, а он проявил такой акт неуважения, что мог попасть на очень серьезное искупление. По Казани уже ходила история о каких-то приезжих гопниках, которые ограбили недавно вышедшего «законника», возвращавшегося домой не таким уж поздним вечером. Причем жертва сообщила преступникам о своем статусе, но не была услышана. О последствиях болтали разное, но существовала версия об отрубленной кисти. Миша понимал, что его ситуация несколько отличается, на «девятке» все-таки не висело таблички с именем и званием, но никто не знал обстоятельств, в которых Дмитрий Петрович обнаружил свой автомобиль стоящим на кирпичах (да и стоящим ли). В смысле, кто еще был свидетелем унижения. А это имело значение. Разум человеческий, когда надо, выдает фантастическую скорость, все вышесказанное и еще многое другое Миша обдумал за пару секунд, прошедших между окончанием фразы про мудаков и началом высказывания Таджика.

– Да ладно тебе, Аристотель, любой труд уважаем. Главное, они при деле, а не просто болтаются по улицам. Я для таких случаев это ведро и купил – ездить от парковки домой. Но раз попались, то придется колесики вернуть.

– Да-да, конечно! Извините, мы же не знали!

– А надо знать. Потому что есть люди, которых обносить нельзя. А если бы это врач какой был? Барыг, что ли, мало с машинами. Я помню, в их возрасте хату взял. И тоже не проверил. А там ученый, выяснилось, что он при Сталине сидел к тому же. Меня всё заставили вернуть, и еще год у него на посылках быть. Я раз в неделю приходил и спрашивал: «Аркадий Тарасыч, чем помочь?»

На фразе про год Миша напрягся. Он знал, как иногда филигранно, вежливо и с улыбкой люди склада Таджика могут тебя поставить в чрезвычайно напряженную позицию.

– Но я не физик, так что так решим. Сейчас поедем шиномотажом заниматься. И неделечку меня утром и вечером на этой красивой машине до парковки и домой возим. Идет?

– Петрович, да они тебе еще приплатить должны, что такого человека возить будут! Кретины бестолковые! Прости, плохо воспитал, может, хоть научишь их уму-разуму.

Позже Миша узнал от отца, что Таджик начал серьезную карьеру в преступном мире с подделки денежных знаков, а потом перешел в мошенничество с использованием настолько изощренных схем, что его даже толком взять ни разу и не смогли. От обиды менты опустились до банального подброшенного оружия, но, к своему удивлению, получили по рукам от прокуратуры и отпустили Таджика.

За неделю работы водителем авторитет Миши неожиданно вырос. Более того, друзья просились с ним в «смену», мотивируя это тем, что раз воровали колеса все, то и все имеют право на такое интересное и в чем-то статусное общение. Как-то раз после очень содержательного утреннего разговора Миша предложил Дмитрию Петровичу:

– Может, я вас и на «мерине» повожу, столько вы рассказываете интересного.